Тут они увидели множество шалашей, наметов и разведенных огней; стон стоял от говора и песен толпившегося простонародья; молодежь предавалась пляскам, пожилые люди бражничали. В особой и весьма живописной долине горел огромный костер, вокруг которого ходили или сидели на траве, покрытой коврами, люди высших сословий, мужчины отдельно от женщин. Некоторые закусывали подле низких столов; другие слушали пение старцев; слуги светили восковыми факелами. На двух дальних пригорках поочередно играла музыка, а кругом на холмах пылали смоляные бочки и смолистые деревья.

Кибург весьма хвалил положение города; он очень хорошо укреплен, и соседние возвышенности, ущелья, овраги и леса представляли все удобства для обороны от неприятеля; в лесах легко укрывались жители предместий в случае нападения. Немец подтверждает, что не сон о железном волке подал Гедимину мысль основать здесь свою столицу, а выгоды местоположения и существовавшие здесь поселения со святилищем Перкуна. Эти поселения он превратил в город; причем русинам назначил известную его часть, немцев и поляков также поместил отдельно от литовцев. Все население города простиралось теперь до 25 тысяч человек, а гарнизон его до 6 тысяч. В своих замечаниях о двух народностях края, то есть литвинах и русских, Кибург благосклоннее относится к первым, а ко вторым показывает нерасположение; тут отразились, конечно, его собственные антипатии к православию и рассказы епископа Андрея Басило, от которого он, по-видимому, главным образом заимствовал свои этнографические сведения. Так, литовцев он описывает народом высокого роста, темноволосым, честным и весьма способным к военному делу; а русины, по его словам, менее ростом, рыжеволосы и вообще несимпатичны. Русские женщины некрасивы и притом еще портят себя безобразными головными уборами; а литвинки и сами красивы, и головы убирают со вкусом; деревенские же девушки ходят простоволосые, имея искусно причесанные, хорошие волосы. Но зато литвинки отличаются более свободными нравами, а русинки содержатся в строгости; литвины ленивы и очень привержены к крепким напиткам, потому менее зажиточны, чем русины. При дворах литовских князей и в их дипломатии употреблялся язык русский, и письменность в их канцеляриях была исключительно русская. Чтению и письму молодые люди обыкновенно учились в русских монастырских школах. Многие ученые русины во времена татарского ига с восточной стороны Днепра ушли в Литву и принесли сюда свои познания. Об этом господстве русской письменности и русской образованности в Литве епископ Андрей сообщил Кибургу с великим сожалением. Вслед за епископом и Кибург выражает сожаление о том, что, обращая литовцев в католическую веру, оставляют в покое русинов, которых вера, по его словам, «есть не что иное, как ересь и манихейство». Из этих рассуждений ревностных католиков уже в конце XIV века можно было предвидеть будущие гонения на Русскую церковь в Польско-Литовском государстве.

Витовта орденский посол изображает весьма деятельным и умным государем. Он в короткое время своего единодержавия успел уже восстановить полный порядок, нарушенный предыдущими смутами и междоусобиями, и пополнить опустевшую великокняжескую казну. Он сам объезжает провинции, надзирает за хозяйством коренных имений, посещает вассальных князей и таким образом собирает большие доходы. Когда же не ездит по волостям, то живет или в Новых Троках, где имеет великолепный каменный замок на острове озера, или в Старых Троках в деревянном дворце. В Вильне Витовт бывает редким гостем и тогда поселяется в прекрасном, но небольшом деревянном доме на берегу Вилии. За недостатком помещения двор его располагается здесь военным лагерем. Он не любит ни охоты, ни шумных пиров; очень умерен в пище и питье, в обращении весьма сдержан и даже холоден, мало смеется, всякое известие хорошее или дурное выслушивает с лицом бесстрастным; но для своего народа очень доступен. Великая княгиня Анна часто сопровождает мужа в его поездках по краю и вообще имеет на него большое влияние.

Когда Витовт прибыл в Вильну, то он принял орденское посольство при весьма торжественной обстановке с обычными придворными церемониями. У входа во дворец оно нашло богато одетых слуг и толпу комнатных дворян. Двери аудиенц-залы охраняли восемь огромных стражников с большими усами и бритыми подбородками, с бердышами из серебра и полированной стали, в высоких черных меховых шапках, обвитых спирально золотыми цепями, которых кисти падали на плечи; на подбородке эти шапки застегивались золотистой чешуей. Великий князь сидел на троне, то есть на богато украшенных креслах; по сторонам его стояли по два пажа в белых одеждах; далее на стульях помещались его вельможи и секретари. Эта публичная аудиенция ограничилась взаимными поклонами и вручением письма от великого магистра и спросом о его здоровье. После того начались частные аудиенции, которые происходили в дипломатической канцелярии, помещавшейся в просторной комнате, обитой роскошными восточными коврами. Большой стол был также покрыт дорогим ковром; на нем находились вызолоченное распятие, великокняжеская митра, меч и род золотого скипетра. На передней стене утверждено было изображение Богородицы, отлитое из золота и серебра; перед ним горела хрустальная лампада, висящая на золотой цепочке. На голове великого князя была шляпа, походившая на «испанское сомбреро» (?); одет он был в желтый шелковый камзол, застегнутый до горла золотыми пуговицами на золотых петлицах, в розовые порты и красные кожаные сапоги с золотыми шпорами. Из-за шитого золотом пояса выглядывала рукоять кинжала, осыпанная дорогими каменьями; сверх камзола был накинут короткий кафтан гранатного цвета и литовского покроя. Витовт недурно говорил по-немецки и иногда примешивал латинские фразы, так как он был воспитан пленным орденским рыцарем. При своей полноте великий князь казался не совсем здоровым; впрочем, его лицо было моложаво, а в его взгляде заключалось что-то весьма привлекательное — черта, которую он наследовал от своей матери[40].

Хотя дневник не говорит о цели орденского посольства, но, вероятно, оно имело задачей поддержать доверие Витовта к Ягайлу и привлечь великого князя к союзу с орденом, то есть по возможности воспрепятствовать столь опасному для ордена соединению Литвы с Польшей. Обстоятельства вскоре помогли немцам в этом деле.

Новым поводом к раздору между Витовтом и польской королевской четой послужил вопрос о разделе Подолья. Хотя Витовт уступил часть этого края Ягелло и сей последний сделал там своим наместником краковского воеводу Спытка из Мелынтина, но Спытек скоро попал в зависимость от Витовта и был собственно ленником литовским, а не польским. Вельможи польские были недовольны. Они считали Подолье принадлежащим Галицко-Волынской Руси, следовательно, владением польской короны, так как со времени Казимира Великого Галиция и часть Волыни были присоединены к Польше. Магнаты сумели в этом духе настроить Ядвигу как наследницу Казимира Великого