Мужчина поправил одежду на трупе девушки и взял её на руки.

– Зачем ты её запер в шкафу? – спросил я, преграждая ему путь; моя голова кружилась, а к горлу подкатывала тошнота.

– Это не я. Её заманил Слепыш и всё это устроил – испортил мою библиотеку, превратив в царство мёртвых. Скелеты он выкапывал на кладбище и постоянно сетовал, что их не хватает для девятого круга. Я знал, что Слепыш не в себе, но и подумать не мог, что это он засунул Эли в шкаф. Она так кричала, а я никак не мог открыть дверь, а потом уж было поздно. Но я всё равно пытался достать её, просил о помощи. Но Слепыш сказал, что извлечёт её, когда она станет неузнаваемой. А они ведь были друзьями. – Мужчина горестно застонал.

Я подумал, что, должно быть, просто задремал и провалился в кошмар, а может, и вовсе заболел и у меня начался бред.

– То есть ты не Слепыш? – уточнил я, взирая на его бельмо.

– Я здешний библиотекарь.

Библиотекарь. Это смешно. Мой живот пронзила острая боль, и я пошатнулся.

– А Слепыш где? – подал голос Лёд.

– Давно убит. Неужели я мог оставить его среди живых после того, как он обрёк Эли умирать в шкафу? – вскричал библиотекарь.

Я провёл рукой по лбу, утирая пот. Меня трясло, а перед глазами плясали яркие точки. Мой живот в очередной раз сжался, наполняя тело нестерпимой болью. Я застонал и схватился за бок.

– А где тогда Эй? – прошептал я, переведя дух.

– Я видел её у Вепы, он попросил помочь ему поменять в бочках воду, она согласилась.

– Если этот твой Вепа хоть пальцем её тронет, я вас всей компанией в этом шкафу запру! – проорал Лёд. – Где он?!

Мужчина стушевался. Всё ещё прижимая вонючий труп к груди, он повёл нас другим выходом из лабиринта, а после указал на лестницу.

– Предпоследняя дверь справа. Вепа ничего ей не сделает, он хороший человек. А мне пора уложить Эли. – С этими словами, покачиваясь, библиотекарь удалился.

Боль внутри меня то нарастала, то утихала. Я так устал бегать по извилистым тёмным коридорам в поисках ускользающей Эй! Казалось, стоит завернуть за угол – и встретишься с ней, широко улыбающейся одной из своих фальшивых улыбок, которой можно провести кого угодно, но только не меня. Но её не было ни за этим поворотом, ни за следующим. Я снова подумал, что заблудился среди позабытых снов, в которых что-то ищешь, но никак не находишь. Я бы не удивился, если бы сейчас не смог пройти в дверной проём или если бы лестница начала растягиваться резинкой в пространстве, теряясь в глубинах бесконечности. В моей голове всплыл змей, пожирающий собственный хвост, я застонал и остановился, хватаясь за стену.

– Тень? – Лёд обернулся, а Яга подхватила меня под руку.

– В боку что-то колет. Я немного устал, – пробормотал я, медленно стекая по стене. – Я здесь отдохну, вас подожду.

– Может, сразу сядешь на полку в мертвецкой библиотеке? – прошипел Лёд. – Надо найти Эй и убираться отсюда поскорее.

Всё, что было после, я помню очень смутно – мои воспоминания разрезаны на куски острыми ножницами боли. Это тусклые обрывки, пропитанные пылью, тьмой и запахами гнилой могильной земли.

Я помню, как Лёд и Яга волокли меня вперёд. Помню Эй, всю мокрую и довольную: «Я меняла воду в баках! Здесь такие вкусные мочёные грибы! Этот милый человек даст нам четыре банки! Да не из-за них его жена померла! То была бешеная крыса!»

Я помню дикие глаза Льда и как он еле сдержал слёзы, грозясь приковать Эй к себе цепью. Помню худого мужчину, который нас почему-то жалел, называя «бедные дети», и обещал дать еды. Помню, как Лёд тащил рюкзак, банки с грибами и меня, а мне казалось, что у него выросла дополнительная пара рук, отчего он стал похож на прекрасного серебряного паука. И я подумал, что, должно быть, к вечеру Лёд сплетёт кружевную паутину и укутает в неё Эй. Я помню, как сам лез по крышам и лестницам, чудом не упав, хотя понимал, что я в бреду, и, возможно, умираю. Помню Ягу, которая кричала на Льда. Но последнее, что я запомнил, перед тем как отключиться, – дом Яги, дым от трав, шаманку и Врача с ножами в руках, а также Льда, который зажигал вокруг меня множество огней. И ещё Эй, которая шептала мне слова утешения и гладила мягкой ладонью по щеке. Её рыжие волосы горели ярче пламени свечей, и мне было так нестерпимо больно смотреть на неё, что я закрыл глаза.

Воспоминания Анечки

Запись пятая

Почему каждый раз, когда я пытаюсь быть полезной или сделать хорошее дело, это приводит к катастрофе? Как говорил со смехом Тень, хотя я не поняла причины его веселья, я – часть той силы, что без числа творит зло, всему желая добра.

Иногда мне кажется, что я не заслуживаю доброго отношения, и мать правильно делала, колотя меня. Надо было сильнее. Может, и ума было бы больше.

А ещё Тень утверждал, что ни один человек, тем более ребёнок, не заслуживает побоев. А самый главный грех человечества заключается в том, что мы давно знаем, что такое зло, но продолжаем его совершать. Даже разрушение мира не стало нам уроком. Но это всё слова Тени. Он вообще горазд сыпать странными цитатами. Мать говорила, что в любви мужчины делятся на практиков и теоретиков. И Тень, в отличие от Льда, явно относится ко второму типу.

Когда я малодушно сбежала от вонючей Гани, то некоторое время плутала по коридорам, стараясь найти лестницу. Всё это время меня одолевали грустные мысли о собственной никчёмности. Лёд умеет чинить вещи, Яга и Врач, каждый, конечно, по-своему, лечат людей, Тень добывает еду и ловок во всякой хозяйственной работе. Даже Булочка старается защищать своих хозяев. А что я? Могу только устроить бесполезную, раздражающую всех суету да худо-бедно выполнить чужие поручения. И иногда удовлетворять прихоти Льда – но, в отличие от Кривляки, я никогда не считала, что этим можно гордиться.

Словом, мне хотелось хоть как-то проявить себя с хорошей стороны. Поэтому, когда я заглянула в одну из комнат и увидела пожилого мужчину, неловко ворочающего железные баки, то сразу предложила помощь. Мы разговорились. Вепа (такое смешное имя!) рад был и компании, и лишним рукам. Я и