выделывая все эти поезда, споря и перерисовывая чертёжики любимой маленькой жены. Они даже ночами спорили до хрипоты. Включали свет, перерисовывали. Ругались. Мирились. Целовались. Тася следила за сильными руками Васи, который аккуратно вычерчивал на тетрадных листочках в клеточку своё «домашнее задание на завтра». Она сидела у него на коленях, обнимала за шею и украдкой смотрела на его увлечённое лицо — прямой нос, крепко сжатые от старания губы, стриженый затылок. Щекотала ямочку сзади на шее. Вася фыркал, старался, чтобы карандашная линия шла ровно. Дразнил Тасю, делая вид, что не замечает её ласк. Но сложно не заметить жар тела. Тогда ночь снова вступала в свои права. Его синие глаза темнели, как море перед сильным ветром. А в её карих глазах зажигались угольками оранжевые цветы. И любили они друг друга…

Но это я отвлёкся, конечно.

Так вот, ребята выходили к доске и уверенно работали машинистами — вели свои поезда к конечной станции, на которой была нарисованная большая красная «пятёрка». Маленькая пухленькая девочка с румяными щёчками и носиком пуговкой вставала на цыпочки, стараясь сдвинуть паровозик.

— Катя, что ты хочешь поменять?

— Таи… — зазвенела та. — Таисия Терентьевна! А можно я добавлю и вагончик сюда поставлю? Получится «золотая осень раскрасила леса» вместо «осень раскрасила леса».

— А ты как думаешь? — Тася смотрела на малышню, тянущую руки. «Камчатка» аж подпрыгивала на лавках, стараясь, чтобы их заметили. Комиссия что-то строчила в блокнотах. Самая пожилая, Тамара Григорьевна, незаметно для самой себя вытянулась в струнку, следила за реакцией маленькой Кати, как заправская болельщица.

— Я думаю, что можно. Потому что… Потому что у вагончиков крючки с двух сторон!

Мушкетёрши зашелестели.

— Хорошо. Можно и так объяснить. Садись, Катя. Ребята, запишите: «Страница сорок семь, правило три». Разберите, завтра повторим. Записали? А теперь давайте разберём новую тему…

И Тася начала рассказывать о смешных приключениях глаголов в разных королевствах, какие правила устанавливала дворцовая стража, что обязательно надо помнить, чтобы пройти во дворец. Мел стучал по доске и вырисовывал настоящую грамматическую сказку. Так прошёл урок родной речи.

На математике тоже ездили поезда. Вагоны были десятками и везли пассажиров — единицы. Ребята работали и машинистами, и кондукторами. Проверяли вес всего поезда, сколько пассажиров не хватает в одном из вагонов. В классе не было тихо, но Тася работала, как дирижёр. Она притормаживала отличников и сильных в математике ребят, давая возможность ответить тугодумам.

Вот Ваня Зинченко, склонив круглую голову набок, высчитывал, сколько мест в вагоне не занято. Он с четырёх часов был на ногах, надо было помочь маме набросать сено коровам после дойки. Ваня ещё с утра наносился воды от колодца, поэтому математика ему шла тяжело. Он сам сопел, как паровоз, поправлял красную повязку с надписью «Машинист» и потирал затылок.

— Ваня, так сколько ты не загрузил ящиков?

— А?

— Ваня.

— Семь, Таисия Терентьевна!

Тася повернулась к классу. Лес рук.

— Ваня, Ваня, ты в лесу заблудился. Видишь, какой лес. А ну, сам выбирайся.

Тася посмотрела на набычившигося мальчика.

— Давай по-другому. Ты бабушке Степаниде Мироновне помогал гусей пасти?

— Да, помогал. — вздохнул Ваня, вытирая пот.

— Тогда будем считать не в ящиках, а в гусях.

Хохот.

— Ребята, не смейтесь. Числа обозначают что угодно — хоть ящики, хоть банки с вареньем.

— И гусей? И уток?

— Да хоть коров. Так вот, Ваня. Смотри. У тебя у бабушки тринадцать серых и одиннадцать белых гусей.

— Таисия Тимофеевна, у нее только пятнадцать белых!

— Ваня. Это задача такая. Будто у твоей бабушки тринадцать серых и одиннадцать белых гусей.

— А-а-а.

— Да. И тебе на лодке надо перевезти их на другой берег.

— Ага.

— А в лодку помещается десять. Сколько раз тебе надо через реку перебраться? Запиши условие и как ты будешь решать.

Ваня повернулся к доске. Заскрипел мел. Потом он остановился, повернулся к портрету Генералиссимуса, что-то высчитывая на пальцах.

— Четыре!

— Как ты посчитал?

— Ну, это… Десять гусей — раз. Обратно гребу — два.

— Нет, Ваня, ты считай туда и обратно за один раз.

— Ага. Тогда… Тогда… Два! Два раза!

— Объясни, пожалуйста.

— Ну… Это… Десять — это раз. Ещё десять — вот. Два. Ой…

— Забыл?

— Да… Забыл.

— Сколько ты забыл гусей?

Ваня посчитал на пальцах.

— Четыре белых гуся!

— Ваня, я поставлю тебе «пять», если ты правильно скажешь, сколько серых и сколько белых гусей было в лодке во втором рейсе.

Ваня повернулся к доске. Тася посмотрела на притихший класс. «Камчатка» подняла руки. «Мушкетёрши» о чем-то тихо спорили.

— Три серых. И семь белых. — пропыхтел Ваня, вытирая пот и пачкая лоб мелом.

— Что?

— Три серых. И семь белых.

— Правильно. Молодец, Ваня. Просто молодец.

— «Пять»?

— Да, Ваня. Садись. — Тася пошла по проходу к «Камчатке». — Ребята! На завтра всем задание. Придумать такие же «живые» задачи. Каждый должен придумать пять «живых» задач. Везите на грузовиках, на лодках и паровозах — что угодно.

— А на самолёте можно?

— Можно, Коля, можно.

В коридоре Григорьевна торжественно зазвонила в маленький звонкий колокольчик.

— Всё, ребята. Урок закончен. До завтра.

— До сви! Да! Ни! Я-а-а-а!

Мальчишки и девчонки быстро побросали в мешки тетрадки и книжки. Дежурный мальчик ходил вдоль парт, собирая чернильницы-непроливайки и ручки, складывал их на специальную полочку. Девочка поливала цветы из смешной жёлтой лейки.

Тася подошла к комиссии. Те встали ей навстречу. Тася пытливо посмотрела на них. Её высокая грудь вздымалась. Ей неожиданно стало жарко, и смуглые щёки зарумянились двумя алыми маками. Тася оперлась рукой о парту. Она внезапно почувствовала одновременно и усталость, и лёгкость. Она понимала, что уроки прошли хорошо, что её труд был виден. Господи, сколько же ночей она не спала! Сколько она бумаги перевела, расписывая планы этих вот уроков, сколько слов было ею выговорено —