неловкость первого общения, и вскоре трое мужчин общались, как закадычные приятели.

– Так что же, Николай Алексеевич, все-таки произошло в Екатеринбурге? Убит наш император?

– Господа, Вы же понимаете, я не могу делиться всеми деталями следствия…

– Безусловно! Мы не осмелились бы и просить о таком… Вы только скажите, убит Николай II или нет? Ведь болтают всякое, не поймешь, чему верить…

– К огромному моему прискорбию, в этом случае, не стоит надеяться на чудо, господа… Хоть вдовствующая императрица и предпочитает не верить в выводы моего следствия. Я отправил ей отчет… Я все понимаю. Невыносимо лишиться сразу двух своих сыновей…

– Но тел так и не нашли.

– Есть основания полагать, что от останков могли избавиться с помощью серной кислоты. Более рассказать не могу, не обессудьте. Следствие еще продолжается. Идет опрос свидетелей.

– Господи Иисусе! – ужаснулся Степан Петрович.

– Что же мы натворили! Все! Особенно эти треклятые февралисты! Если б не они, ничего бы и не было! Вы их допросите?

– Непременно… и хоть Вы верно подметили общую вину в развале страны и свержении монархии, тем не менее не уверен, что можно обвинить их в убийстве царской семьи…

– А с материалами их дела о якобы измене Государя и Государыни Вы ознакомились?

– Безусловно! Читая сводку Руднева видишь, что даже сама постановка вопроса об измене Царя и Царицы невозможна. Он не только не нашел намека на нее, но и пришел к выводам, как раз обратным и весьма близким к моим. А он оперировал в своем следствии материалами, совершенно отличными от моих. Кстати, Керенский в своих показаниях мне утверждает, что лично уверен в том, что Николай II не был изменником. В документах было обнаружено письмо императора Вильгельма к Государю, в котором Вильгельм на немецком языке предлагал русскому императору заключение сепаратного мира. Был также обнаружен ответ на это письмо, оказавшийся в виде отпуска в бумагах. По поручению царя кем-то по-французски было сообщено Вильгельму, что Государь не желает отвечать на его письма. Это ли не прямое доказательство? – пылко поведал новым друзьям следователь: – Или вот еще Жильяр, учитель великих княжон, который отправился с ними в ссылку, вспоминал, что как ни старался владеть собой Государь, и это при всей его выдержанности, он не мог скрыть своих ужасных страданий, которым он подвергался со времени Брестского договора. В это время он в резких суждениях выражался о Керенском и Гучкове, считая их одними из самых главных виновников развала армии. Обвиняя их в этом, он говорил, что тем самым бессознательно для самих себя они дали немцам возможность разложить Россию.

– Я всегда знал, кто истинные изменники! Предали Царя и Отечество! Осознанно или нет – другой вопрос. Сейчас меня больше интересует, понесут ли они заслуженную кару? – ворчал Григорий Григорьевич, стараясь не показывать, что ему льстило такое близкое совпадение в суждениях с Николаем II.

– Государя пугала судьба России. Он скорбел за свой народ. Многие из нас легко похоронили Императора Николая II. Он же в своей душе никогда не хоронил нас и продолжал оставаться нашим Царем.

– Для меня он тоже всегда останется моим Государем, – Елисеев был абсолютно искренен в своих словах. Он не мог представить, что кто-то из Романовых сейчас посмеет примерить на себя роль русского монарха.

Словно подтверждая его слова, в зал в окружении группы известных деятелей русской эмиграции вошли Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи, которые были в прекрасном расположении духа. В их свите невозможно было не заметить Закретского. Удивительно, как граф умудрялся в свои почти шестьдесят выглядеть более лощеным, чем великие князья.

– И он здесь! – Григорий пока не пересекался с Закретским в Париже. Но он был уверен, что граф где-то рядом. Как будто само прошлое преследовало Елисеева. Уже и Маши не было в живых, а этот старинный злопыхатель все дышал в затылок. Хотя, объективности ради, в Париж стекался весь уцелевший цвет русской аристократии. Было бы удивительно не встретить там кого-то из прежнего Петербургского бомонда.

Выключили свет, внесли шипучку с горящей сахарной головой. Публика заметно оживилась.

– Господа, я вынужден откланяться. Мне еще нужно поработать, – Соколов сбежал от пьяного галдежа страдающих в изгнании соотечественников. Каждый переживает трагедию, как может.

К компании великих князей присоединился еще один Романов, которому наказание Николая II за убийство Распутина буквально спасло жизнь, Дмитрий Павлович. Он был в сопровождении женщины, которую сложно было назвать красавицей. Тем не менее, в лице дамы и ее манерах было что-то завораживающее, от чего невозможно было оторвать глаз.

– Гриша, мне кажется, Варвара была у этой модистки… Как, бишь, ее… Шанель то ли…

XIII

Ночью Гриша никак не мог уснуть. Вроде и дом прекрасен, и постель уютна, и любимая женщина рядом, а сон не шел. В бурлящем мозгу Елисеева Морфею не было места. Григорий снова и снова проигрывал разговор со следователем Соколовым, распекая изменников и предателей. Николай Алексеевич явно не раскрыл все, что знал об этом деле. Но Елисеевы и не ожидали этого. Грише больше не давала покоя мысль о том, что причастные к развалу страны и, как следствие, убийству царской семьи не понесут наказания. Довольные лица великих князей и Закретского стояли перед глазами. Невольно всплывали в памяти Кирилл с красным бантом в Думе и ухмылка Закретского. Так бы и съездил кулаком по этой наглой роже! Или вызвать графа на дуэль? Теперь, когда Гриша принадлежал дворянскому сословию, он мог себе позволить такую роскошь.

Утром голова трещала, ныла поясница. Возраст всячески намекал, что дуэль – не выход.

– Гриша, что тебя так мучит? – Вера Федоровна принесла хмурому мужу горячего шоколада. Это было как раз то, что нужно прохладным утром.

– Все хорошо, – отмахнулся Григорий: – Суставы ноют. К дождю, видимо…

– Душа у тебя ноет, – Вера Федоровна слишком хорошо знала супруга, чтобы принять его отговорку.

– А у кого из русских она теперь не ноет?

– Поговорил бы ты со своим духовником.

– А что он сделает? Вернет нам Родину? Предаст анафеме Родзянко, Керенского и великих князей? Ты же знаешь, я постоянно в храме, и каюсь, и причащаюсь…

– Сходи, попроси о личной беседе, – настаивала Вера Федоровна.

– Хорошо, – махнул рукой Гриша. Легче было согласиться, чем спорить с женщиной.

– Гриша, ты, когда говоришь о Родине, что представляешь? – неожиданно спросила Вера Федоровна.

– Россию, что же еще? – Елисееву тяжело давался этот разговор, и он хотел побыстрее его закончить.

– А я – розовое озеро в Крыму…

– А, ты про это… тогда Привольное, как мы летели с горы на