что работает хирургом в военном лагере под Екатеринодаром, который пролетарии, питающие слабость ко всему красному, переименовали в Краснодар. Рассказывал о довольно гуманном отношении большевиков к сдавшимся в плен казакам армии генерала Морозова. Из-за бесконечных и безграничных зверств комиссаров верилось в это с трудом, однако безоговорочное доверие Гуле заставляло принимать его слова как факт. Вообще, в его тоне зазвучали теплые нотки в отношении Советской России. Если раньше он лишь пытался объяснить логику поведения новой власти, теперь он старался судить объективно и замечал не только крайнюю жестокость, но и попытки измениться к лучшему. В конце концов, в страшной гражданской бойне не было безгрешной стороны. У всех руки были в крови. Вскоре врач и вовсе велел семье ехать в Петроград, поскольку сам собирался туда перебраться при первой же возможности. Гуля не был участником гражданского конфликта, он лишь спасал людей, каким бы цветом они себя ни помазали – и красных, и белых, поэтому ни к нему, ни к его родным у Советской власти не должно было быть претензий.

Пете ничего не оставалось, как присоединиться к семье брата. Он поклялся Гуле оберегать его жену и дочь, поэтому обязан был заботиться о вверенных ему женщинах, пока старший брат не воссоединится с ними. Да и какая разница, где быть под большевиками – в Питере или в таком же красном Киеве? К счастью, молодость позволяла Петру принимать все сюрпризы судьбы, даже самые неприятные, легко, без надрыва. Молодой человек мог адаптироваться к любому строю и всякому месту. Новая власть не вызывала у него симпатий, но необходимо было найти способ выживания и при ней, отбросив тщетные, бесплодно бередящие душу надежды на успех бывших царских генералов. В ноябре, когда Врангель эвакуировал остатки белого движения из Крыма, гражданская война в России закончилась. Хотелось верить, что на смену братоубийственной войне придет прощение, мир и покой. Хотелось… Хотелось пребывать в счастливом неведении и закрыть глаза на красный террор в Крыму, устроенный венгерским коммунистом Белой Куном и уроженкой Киева, Землячкой, расстрелявшими отказавшихся от эвакуации офицеров армии Врангеля и прочих мирных обывателей, которые симпатизировали белому движению. Если бы волны Черного моря могли говорить, они бы, рыдая, поведали, сколько преданных сынов России упокоились в пучине, развеяв любые туманные надежды на благостное будущее. Кровавые репрессии задавали четкий вектор развития взаимоотношений советской власти с классовыми врагами, пусть даже поверженными. Самым сложным в ближайшие десятилетия будет угадать – враг ты или нет. Ведь даже если ты себя врагом искренне не считаешь, нет никаких гарантий, что тебя им не определят.

XI

Париж в цветах Клода Моне с уютными уличными кафе, вкусным вином и романтичным туманом над Сеной был прекрасен даже вопреки тяготам первой мировой войны. Теперь же фанфары победы обволакивали его флером дополнительной привлекательности. Победители всегда притягивают к себе магнитом. Сирым и убогим хочется прильнуть к триумфатору, как к источнику силы, который может поделиться энергией счастья и везения. Но самое главное, чем манила к себе столица Франции несчастных беженцев из России – там не было большевиков и гражданской войны.

Толпы эмигрантов заполонили улицы Парижа в результате великого русского исхода. Благородные и образованные люди новой кровью влились в вены ослабленного войной города. То тут, то там Елисеевы встречали соотечественников, которые, чтобы прокормиться, брались за любую работу – мыли посуду, показывали одежду, водили такси и открывали двери шикарных ресторанов. К счастью, Григорий Григорьевич, имел на своих французских счетах достаточно средств, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая. Он подумывал открыть в Париже свой фирменный магазин, копию одного из утраченных в России. Но вдруг обнаружил полное отсутствие былого азарта к торговым делам. Он в целом начинал терять интерес к жизни. Лишь переезд Степана Петровича с Варварой Сергеевной из Финляндии в Париж на некоторое время вывел Григория из состояния уныния и хандры.

– Гриша, нужно нам с тобой как-нибудь выбраться в Ротонду, на Монпарнассе. Там бывали Модильяни и Шагал. Вероятно, можно найти их неизвестные эскизы или, чем черт не шутит, законченные работы за сущие гроши… – ничто, даже потеря Родины, не могло лишить Степана Петровича страсти к коллекционированию предметов искусства.

– Это не то ли кафе, где хозяин угощал гостей за счет заведения в честь свержения нашего государя? – поморщился Григорий.

Родственники обедали в одном из популярных ресторанов Парижа, которое облюбовали русские офицеры и деятели эмиграции, с говорящим названием «Петроград».

– Того владельца уже нет… У него были проблемы с законом. Теперь там новый хозяин, насколько я знаю.

– А художники все те же?

– Сейчас там вотчина начинающих писателей, в том числе из Нового Света. Кто знает, может, и они когда-то прославятся. Но картины можно найти, было бы желание. Это я наверное знаю.

– Как их фамилии?

– Кого?

– Молодых писателей.

– Не помню точно… Могу ошибаться, что-то созвучное с Хемингуэем, и еще Фицджеральдом… Тебе зачем?

– Почитаю на досуге…

– Кто бы мог раньше представить, что Париж будет буквально наводнен богатыми американцами, – вдруг переключился с писателей Степан Петрович: – Что можно сказать? Молодцы! Нажили состояния на войне в Европе и скупают ее под чистую, не стесняясь вывозить и шедевры искусства.

– Хочешь сохранить достояние Европы ее народу? У европейцев должна бы быть своя голова на плечах, чтоб не устраивать войн на своем континенте … – улыбнулся Гриша и на мгновение к нему вернулся его задорный юношеский взгляд: – Или просто не любишь янки?

– Да Бог с ними! Пусть французы сами о своем искусстве пекутся… Что у тебя с детьми? Есть новости?

– Нет, ничего не знаю… Слышал, Зинаида Рашевская замуж за великого князя вышла. Значит, с Петей развелась… Где он сам и его братья с сестрой, одному Богу известно… А что с твоим Петей?

– Он не пожелал уезжать с нами в Париж. Остался в Финляндии.

– Вот так… Думали ли мы когда-нибудь, Степа, что доживем до такого времени, когда потеряем Родину и останемся одни на чужбине? Хорошо, что отцы наши до этого не дожили…

Степан Петрович уже не слышал последние слова Григория. Он уставился на одного из посетителей ресторана.

– Гриша, тот человек… похоже, это Николай Алексеевич Соколов – следователь по делу об убийстве императора Николая II и его семьи!

XII

Григорий не успел и глазом моргнуть, как родственник уже подскочил к растерявшемуся следователю, представился ему и увлек за свой стол. Оказалось, у них был какой-то общий знакомый, и Николай Алексеевич не смог отказать натиску соотечественника. Алкоголь помог сломать