спал мирно и долго, как они сами, свернувшись калачиками под ее крылатым плащом. Даже если из-за этого не могла спать сама Титания. Даже если она так устала, изнуренная вечной охотой, что ни звездное небо над головой, ни дворец из белого камня, ни полный желудок не радовали ее. Радовал только Самайн – и возможность уйти отсюда хоть ненадолго.

Титания – хорошая мать… Но все изменилось, когда изменились и времена: путники стали реже ходить в леса, сами леса – вымирать, а ловушки прозябали пустыми, бессильные и бесполезные. Так однажды темная половина года не принесла им пищи, и тогда дети Титании, – голодные, маленькие и плачущие от боли в своих животах, – решили сделать пищей ее саму. Укусили, вонзились мелкими зубками в грудь и живот, принялись рвать и жевать, прося поделиться собой.

«Дай нам себя, подари нам себя, позаботься о нас еще раз, будь хорошей матерью».

Хорошая мать и впрямь поделилась бы, но Титания – нет. Как только взмахнула следующая коса Самайна, как только разверзлись старые шрамы на мироздании, она бежала от них. Бежала так далеко и долго, что рваные укусы и раны, оставленные собственными детьми, успели зажить, а от вязовых ветвей на ней проступили новые.

«Вернись, вернись, вернись домой!»

Дети не последовали за ней – не знали, куда и как. Глупые и наивные, они слишком полагались на нее и верили, что она вернется. Что она отправилась на очередную охоту, что придет коль не с добычей, то с готовностью пожертвовать собой, ведь хорошие матери так и делают. Они не бросают детей на произвол судьбы. Чем им теперь питаться? Кто позаботится о них? Кто споет колыбельную певчим голосом, погладит между крылышками, поцелует, слижет кровь, умоет? Кто станет новой Матерью и Королевой?

Титания не знала. Титании было все равно. Она еще никогда так не боялась. Вот, значит, каково это – когда ешь не ты, а тебя. Когда ты добыча, а не охотник.

Ни разу не заходя в людские поселения прежде, она даже не поняла, как приблизилась к одному из них. Здесь не росли ее цветы и ягоды, не прятались ловушки и не ступало прежде ноги фей. Воздух, не отравленный пыльцой, казался чужеродно-сладким, пряным, как от специй, которые она однажды обнаружила в сундуке у заживо вздернутого на крюке торговца. Лей-линии вокруг пульсировали, словно вены на качающем кровь сердце, а сквозь сухие листья, золотые и багряные, проступили размытые очертания огней. Где‐то там Титания разглядела черепицы, статные фасады и огромные дома, переплетение дорог, звуков и людей. Они манили, теплые, живые – то, к чему она совершенно не привыкла, но к чему тянулась в глубине души, испытывая зависть и желание. Место, где царил покой, где никого не нужно кормить и убивать. Место, где она наконец‐то сможет отдохнуть после стольких лет охоты…

Титания собиралась отправиться туда, но человек с тыквой на плечах возник перед ней из ниоткуда.

– Привет!

Рефлексы острые, как звериные клыки, разум воспаленный и ноющий от бегства. Страх полился из нее, точно гной из раны, и, застигнутая врасплох, Титания среагировала мгновенно. Она бросилась вперед, подпрыгнула и ударом вонзила ногти аккурат в то место, где человек стоял и откуда испарился за секунду. Еще никто и никогда не подбирался к ней так близко, оставаясь незамеченным – значит, он опасен, подумала она. Осенний ветер ласкал нагое тело между бедер, по груди, спине и волосам. Титания втянула его со свистом, ощерила зубы, заточенные о людские кости. В тот момент в ней было больше от животного, нежели от женщины – от Королевы фей ничего не осталось и подавно.

Припав к земле, она посмотрела вверх. Человек с тыквой вместо головы раскачивался на одной из нижних веток вязового древа.

– Ой-ей! Ты чего такая злая? Я просто познакомиться хотел! Погоди, ты что, голая?.. Пресвятая Осень! – воскликнул он и закрыл треугольные глаза ладонью.

Титания зашипела, сгорбила спину, пряча лицо за ожившими под диадемой волосами, и сиганула на дерево по соседству, будто показывала, что тоже так умеет. Спустя секунду она полностью укрылась в его кроне, затаилась, изучая взглядом силуэт. Человек сидел напротив, но как человек не ощущался вовсе. Словно заветная самайновская ночь сгустилась и обрела мужскую форму. А затем еще одну, изогнутую и крючковатую, мелькнувшую прямо у нее перед лицом, когда она поднырнула под колючими ветвями и попыталась проскочить.

– Нет-нет! В город я тебя не пущу, успокойся для начала.

Нечто, похожее на косу, подцепило ее за паутинный плащ и откинуло обратно. Титания прокатилась по земле и приземлилась в ворох гниющих листьев, обратно за черту и кромку вязового леса. Желание перестать быть его частью, вырваться, забыть о зовущих голосах и шрамах, ослепило ее настолько, что, когда человек снова вышел к ней, она застыла, впервые разглядев его в упор.

До чего чуднóй! Ажурная рубашка, какую Титания встречала еще тысячу мужчин тому назад, подтяжки с короткими штанами, шерстяной лоскутный плащ… За свою жизнь она видала множество людей, бедных и богатых, здоровых и больных, царей и воинов, убийц таких же, как она, и даже хлеще. Но никогда – носящих тыкву вместо шлема и ворчащих вместо того, чтоб нападать в ответ:

– Да что с тобой такое?! Ты вообще понимаешь человеческую речь? Ауч!

Ее ногти прошлись в опасной близости от лица, вырезанного в оранжевой корке, и отскочили от лезвия прикрывшей его косы. Если бы он тут же взмахнул ей в ответ, Титания осталась бы без обеих рук. Он уже несколько раз мог ее порезать, даже разрезать пополам, но нет, не трогал, не причинял вреда – лишь толкал и скакал туда-сюда блохой, за ней и от нее, по деревьям и земле, по воздуху и тени. Последняя точно была живой, хватала Титанию за лодыжки и оттаскивала назад, едва она снова порывалась пересечь границу леса.

– Что, силенок не хватает тыкву раздавить? Хе-хе.

Над Королевой не смеются – Королеву почитают и боятся! Но только не этот странный человек. И, надо признать, смеялся он по праву. Каждый раз, когда Титании казалось, что ее пальцы вот-вот обхватят его тыкву и действительно раздавят ту в руках, он ускользал, распадался на маленькие крупицы темноты и появлялся где‐то сзади; то книзу головой, придерживая ее за крючковатый хвостик и свисая с ветки, то к Титании вплотную, кожа к коже. Она не чувствовала на шее его дыхания, не слышала острыми ушами пульс и удары сердца, и даже не была уверена, живой ли он вообще. Все, что Титания знала – что он гораздо ее сильнее. И что, возможно,