со звуком точь-в‐точь таким же, с каким гвозди вколачиваются в крышку гроба. – Вас ожидают наверху, я провожу.

Как и многие местные, Джек тоже недолюбливал Лавандовый Дом. Особенно теперь, когда догадка Титании подтвердилась. Все дурные люди и события почему‐то стекались именно сюда, как негожие мысли в больную голову. Непонимание этого действовало на нервы точно так же, как и дýхи, которые были здесь повсюду, словно Джек заглянул на только что открывшееся кладбище. Удивительно, но Чувство в нем дремало, – души, которые уже давно не здесь, а лишь заглянули погостить, Джек никогда не ощущал, – но зато кричала интуиция.

Громко и бесцеремонно призраки хлопали дверьми в длинных коридорах, прятались в набитых бархатом, гостями и благовонным дымом комнатах. Проносились мимо, невидимые, но вполне осязаемые – воздух вокруг искрился и двигался, даже когда переставал двигаться сам Джек. На плечах его собрались мурашки, а в груди – озноб, будто он вдохнул в себя ментол. В Лавандовом Ломе и вправду было холодно, словно не топились очаги, мерное горение которых Джек наблюдал из каждого угла. «Надо же, слухи не врут! Горят, а поленьев нет», – мысленно отметил он. Пламя начиналось из ниоткуда, просто висело в воздухе и жило в камине само по себе. Васильковые коврики стелились дорожками по всему дому и скрещенным, переплетенным лестницам из дуба, а деревянные панели на стенах – между теми самыми многочисленными дверьми – подпирали высокие столики-консоли, залитые черным воском от капающих в рожках свечей.

Пахло скруткой полыни. Доносился вой вдовы, наконец‐то увидавшей мужа в отражении старого зеркала, а на маленькой кухоньке в глубине дома гремела бронзовая посуда – и не факт, что стараниями кухарок, а не тех же духов. Джек знал, что все медиумы и работают, и живут в Лавандовом Доме – словом, принадлежат ему до кончиков пальцев и волос (может, поэтому большинство стрижется так коротко?). Но, сколько бы эта бледная девушка ни вела его по коридорам мимо приоткрытых спален, нигде Джек не видел ни постели, ни комнаты, хотя бы отдаленно похожей на уютный чертог. Спали ли они вообще? Или сны им заменяли опиум и транс, распевание призывов и молитвы, в которых угадывались валлийский и латынь? Под глазами каждого, кто ему встречался в коридорах, провожая посетителей, пролегали синяки. Осунувшиеся лица медиумов вызывали у Джека жалость, а вид юноши, мелькнувшего в дверной щели, голого по пояс и раскачивающегося туда-сюда на стуле – животный ужас.

– Миленько тут у вас, – сказал, однако, Джек, надеясь развеять этот жуткий саспенс. «Проводы» явно затянулись, коридоры казались бесконечными. Они проедали дом насквозь, как черви яблоко. А медиум все молчала, даже не посмотрела на Джека, когда тот заговорил, но кажется, зашагала чуть быстрее (наверное, чтобы он не успел брякнуть что‐нибудь еще).

За все те годы, что существует Самайнтаун, Джек ни разу не заходил в Лавандовый Дом. Ему хватило пройтись по нему всего раз, чтобы понять: больше он сюда, пожалуй, и не зайдет.

– Сюда.

«Все‐таки ловушка? Обидненько», – решил Джек, когда первое, что он увидел, зайдя в последнюю комнату в самом дальнем коридоре на верхнем этаже – это рослого, почти с городской фонтан высотой и шириной мужчину; с челюстью, как наковальня, и такими же кулаками. Сначала Джек принял то, что покрывало их, за грубо сшитые перчатки, но, присмотревшись, понял: это камень! Точнее, каменные наросты, квадратные и матовые бляшки, плотно покрывающие кожу от ногтевых пластин и до локтей. Рубашка едва сходилась на его груди. Если это он убил Франца, то понятно: против такого ни у кого не было бы шансов! Из-под его нахмуренных и низко нависающих бровей Джек даже не видел глаз, как, впрочем, не видел и того, есть ли в комнате кто‐то еще. Какая здесь вообще мебель и интерьер? Здоровяк закрыл собой весь вид!

– Леми, дай нашему гостю пройти, а мне – больше воздуха. Ты занимаешь слишком много пространства.

«Что верно, то верно», – усмехнулся в мыслях Джек. Тот, кого звали Леми, – «Леми? Да тут целый Голем!», – молча подчинился и отодвинулся в сторону, а затем послушно вышел за дверь, втянув голову в плечи и сжавшись, чтобы втиснуться в ее проем. Тогда Джек наконец‐то увидел: в Лавандовом Доме все‐таки есть спальня! Правда, она тоже скорее напоминала спиритический зал: доски Уиджи, хрустальные шары и оленьи черепа на комодах вместо журналов и будильника, люстра с абажуром, не пропускающие свет шторы с пушистыми кисточками. Постель скромно пряталась в алькове, и где‐то там же проигрыватель заунывно жевал джаз. Темно-красные обои с геральдикой увековечивал семейный портрет трех сестер Фокс – первых медиумов в истории – и черно-белые фотоснимки с сеансов и ритуалов, несомненно, подлинные. На некоторых из них призрачные силуэты стояли к держащимся за руки проводникам вплотную, дышали им в затылок, и от этого невольно возникало ощущение, что и здесь, в комнате, прямо за спиной, тоже может стоять кто‐то, кого никто не видит.

Напомнив себе, что бояться надо не мертвых, а живых, Джек передернул плечами и прошел вперед.

– А где еда? – поинтересовался он, вытащив из кармана тренча немного мятую визитку, прежде чем положить ее на круглый стол с двумя пустыми чашками и чайником, из вздернутого носика которого струился пар. – Разве это было не приглашение на ужин?

– Ты все равно не ешь, – небрежно ответил Ламмас. – Как, впрочем, и я. Так к чему переводить на нас, непутевых, пищу?

Повстречавшись с ним впервые, Джек решил, что он улыбается всегда одинаково, но нет. Улыбка, может, и не менялась внешне, но менялось ощущение при взгляде на нее. Сейчас Ламмас улыбался так, будто встретил старого приятеля. Он даже привстал из-за стола учтиво, пока Джек сам не сел, устроившись напротив. В тишине, что, как он знал по опыту, никогда не предвещала ничего хорошего, Джек смог еще раз бегло оглядеться.

«Он стоял там все это время? – задался он вопросом, когда вдруг заметил низкого рыжего парнишку у двери. – Это Франц его упоминал?»

Очевидно, что его, потому что на лицо парнишка на самом деле был мужчиной, с морщинками вокруг зеленых глаз, широкими плечами. Он то и дело прикладывал к пухлому рту кулак, не то покашливая, не то хихикая, но резко стих и перестал о себе напоминать, когда Ламмас тряхнул на него рукой, будто смахивал с пальцев брызги.

– Пак, у нас есть еще какие‐нибудь виниловые пластинки? Поставь что‐нибудь поживее, например…

Пока Ламмас говорил, Джек его разглядывал. Тот как раз отвлекся, а отвлеченный человек – открытый человек. Как ширму или нагромождение мебели от шкафа отодвигают, открывая к нему дорогу. Джек был бы дураком, если