Гравий на дорогах шепчет, предупреждают болтливые горгульи на карнизах, окна мигают, как глаза, следят. Гламор опал с Титании, ненужный, перестали искажаться черты ее лица, а обличье меняться от одного к другому.

– Разве ты не должна быть в цветочной лавке? – спросил Джек. – Люди не переживут «особые поводы» без твоих особых букетов…

– Заговорила букеты наперед, попросила Линду подменить. Здесь мне важнее быть. Не дам тебя врасплох застать, – сходу сказала ему она, даже скорее вскрикнула. – Растерзать не дам, укусить волкам и лету не позволю! Буду сторожить, защищать хотя бы так, здесь, на всякий случай… Пожалуйста.

Она всегда начинала говорить рублено, когда из ее внутреннего шкафа, как называл людское нутро Джек, высовывал свою морду зверь. Когда было тревожно, как сейчас, и когда на ее семью кто‐то покушался. За подобное Титания никого щадить не станет.

Джек смотрел на нее темными треугольными глазами, улыбался вырезанным ртом. Титания почувствовала исходящее от него тепло, когда он кивнул и поманил ее рукой. Не отчитал, не отругал, не велел уйти. Принял заботу, как учил принимать ее других.

Титания послушно подошла к нему через дорогу, проложенную шиповыми кустарниками, – мельком подумала, что где‐то за ними, должно быть, и умер тогда Франц, – и остановилась рядом, тоже напротив Лавандового Дома. Огороженный деревьями, он, несмотря на популярность, всегда казался нежилым. Взирал на них тремя этажами тускло горящих окон, витражей с изображениями костей, маковых цветов и черепов. Из-под дверной щели и из круглого отверстия в чердаке струился благовонный дым, похожий на туман, и позвякивали кварцевые бусины на леске, отплясывая с ветром. Уши Титы снова дергались, как на охоте: внутри дома громко топталась и бродила смерть.

– Ты ничего не перепутал? Он точно здесь живет? – спросила Титания вполголоса, когда Джек, зацепив за подтяжки большие пальцы, медленно приблизился к квадратному крыльцу, будто примерялся. Как и во всех общественных местах, здесь вход тоже сторожили резные тыквы с бирюзовыми свечами. Правда, в Лавандовом Доме, несмотря на его размеры – а был то особняк побольше Крепости, – их было всего четыре, по две с каждой стороны от двустворчатых дверей. И на всех четырех улыбки – задорные, широкие, не то, что кислые лица тех, кто тут проживал.

– Живет ли, я не знаю, но адрес указан этот. Может, э-э, тут открыли ресторан? Или он снимает комнату? – наивно предположил Джек.

Титания покачала головой. Сеансы в Лавандовом Доме были расписаны на полгода вперед, и единственная услуга, которую они оказывали, – это вызывали мертвых на несколько минут, не считая вызовов в заветный день Самайн, стирающий границы, когда это можно было сделать аж на несколько часов (и в сотню раз дороже). Так что, учитывая их доходы и количество клиентов, Титания очень сомневалась, что им понадобилось открывать кафе или сдавать жилье. Скорее Джека здесь просто ждал никакой не ужин и не Ламмас, а ловушка.

В которую он прямо сейчас ступает, бодро задрав тыкву.

– Спрячься где‐нибудь, – сказал он Тите, мельком обернувшись. – Если мне вдруг потребуется подмога, то лучше, если о тебе до нужного момента знать не будут.

Титания кивнула, а затем, когда Джек все‐таки зашел, сделала, как он велел, – снова перешла дорогу и юркнула в заросли шиповника под сенью вязов. Небо покрылось пурпурными мазками, тени наслоились на лесную мглу. Стало прохладно и темно, как в ее первозданной колыбели. От этого Титания воспряла духом, уверенность вернулась к ней и уже не пошатнулась, когда в голове в который раз раздались слова – забытые всеми в мире, но не ею:

«Жил Самайн в краю жестоком – дух пира, что считался слишком добрым. Несмотря на то, у Самайна было все: семь братьев, кров, одно веселье. Не смолкали крики в час его явленья».

Если сказка не врет, то счастье Джека, что он ничего не помнит. Титания приложит все усилия для того, чтобы он и не вспоминал.

Она защитит Джека от всего на свете, даже от него самого.

* * *

Джек знал, что такое Ламмас. Роза рассказывала ему не раз.

– Это середина лета, – объясняла она, плетя маленькую куколку из соломы и ярких лоскутных платков, чтобы позже повесить ее на недавно окрепшую яблоню снаружи дома – это сулило сладкие и сочные плоды в следующий урожай. – Его еще называют Лугнасад. Праздник хлеба, самопожертвования, первых плодов, жизни и смерти. Бабушка говорила, что в этот день оборотни воют в пшеничном поле, женщины месят тесто на родниковой воде, боги играют свадьбу, и потому влюбленные тоже женятся на год, связывая руки белыми лентами. А еще в Ламмас принято загадывать желания! Словом, все это о плодородии и первой жатве, сборе диких трав и босых прогулках на рассвете. Так бабушка говорила, да, – повторила Роза и улыбнулась Джеку с заговорщицким прищуром. – А еще в этот день она всегда тушила потрясающую баранину с овощами и варила ежевичный морс! Может, как раз приготовим сегодня вместе для Доротеи?

«Ламмас – это середина лета», – повторял про себя Джек, пока брел по улицам Самайнтауна к нему на встречу. По пути он сорвал несколько соломенных куколок с деревьев – те висели даже вокруг Крепости, устремленные безглазыми лицами на дом, – а парочку сгреб со скамей и выступа фонтана. Все это время Джек принимал их за потеряшек или городские украшения, но теперь до него дошло: точно, это же те самые «кукурузные» куклы урожая! Обереги для детей и фруктовых рощиц от пожаров, засухи и тли. Джек даже не заметил, как они наводнили Самайнтаун, и пускай очевидного вреда они не причиняли, развесили их там и здесь, в его владениях, явно не просто так. Метки то или трофеи, как флаг на территории врага, но, казалось, будто там, где куклы, цветами сильнее пахнет и воздух неестественно для октября теплеет.

Набив соломенными мотанками все карманы, а затем отправив куклы в мусорный контейнер за углом, Джек принялся придирчиво оглядывать соседние деревья и заросли красного плюща на каменных стенах. Он не знал, что случается быстрее – убийство или клематисы, расцветающие, чтобы засвидетельствовать его, – но на всякий случай обошел весь район и не успокоился, пока не убедился, что в Темном районе нет ни одного фиолетового цветка, ни одного предвестника беды. Джек бы заглянул заодно и в район Светлый, раз на то пошло, но щелканье стрелок на башенной люкарне Самайнтауна подгоняло. Ламмас ждал его к шести, а Джек привык быть пунктуальным, даже если встречается со злом.

– Без пяти шесть, – декларировала медиум в белом балахоне с такими же белыми и короткими – буквально до кончиков ушей – волосами. Дверь Лавандового Дома закрылась за Джеком