магии, которая пригодится им для разных видов деятельности, и обретению духов-хранителей. Среди индейцев Великих равнин эта практика обретения видéния пронизывает всю их взрослую жизнь, а поведение охотников и воителей связано с соответствующими верованиями. Однако в Британской Колумбии поиск видения подразумевает один порядок действий, а война – совершенно иной. Так же и с пирами и танцами, они носят сугубо светский характер. Это праздники, на которых исполнители изображают животных на потеху публики. Однако изображать животных, которые могут стать духами-хранителями, строго запрещено. Пиры не обладают религиозным значением и не служат поводом для экономического обмена. Каждый род деятельности, можно сказать, обособлен. Он образовывает собственный комплекс, цели и мотивы которого не выходят за его границы и не распространяются на жизнь всего народа. Равным образом не существует такой психологической реакции, которая бы господствовала в культуре в целом.

Культуру, неинтегрированность которой объясняется вышеперечисленными причинами, не всегда удается отделить от культуры, неинтегрированной вследствие влияния, оказываемого на нее с разных сторон. Это часто можно наблюдать на пересечении культурных ареалов, чьи границы четко определены. Такие пограничные территории часто лишены тесного взаимодействия с племенами, которые являются наиболее показательными представителями данной культуры, и оказываются подвержены сильному влиянию извне. Как следствие, их общественное устройство или художественные техники впитывают в себя совершенно противоречащие друг другу явления. Порой они выстраивают гармонию там, где ее изначально не было, и в конечном итоге формируют нечто совершенно не похожее ни на одну из крепко устоявшихся культур, с которыми они разделяют много общих моделей поведения. Возможно, если бы мы знали историю этих культур, мы бы увидели, что, если дать им время, заимствованные элементы, между которыми изначально гармонии нет, впоследствии этой гармонии достигают. Безусловно, порой так и есть. Однако в том культурном срезе современных примитивных обществ, о которых мы что-то знаем наверняка, многие пограничные территории примечательны своим явным диссонансом.

В иных случаях за недостаток интеграции некоторых культур отвечают другие исторические обстоятельства. Такая неслаженность присуща не только племенам, живущим на самой границе культурной области, но и племенам, отбившимся от своих собратьев и занявших свое место внутри чужой цивилизации. Ярче всего в таких случаях проявляется столкновение между новым влиянием, оказываемым на этот народ, и его, так сказать, исконным поведением. То же происходит и с народом, когда на его родную территорию приходит другое племя – либо более влиятельное, либо более многочисленное – и приносит перемены в культурную среду занятой местности.

Глубокое и чуткое изучение такой дезинтегрированной культуры представляет неподдельный интерес. Вероятно, природа самих этих конфликтов или суть способности так легко поддаваться влиянию окажется более важной, чем любые общие черты «несобранности», но что это окажутся за черты – нам не ведомо. Пожалуй, даже при изучении самых дезинтегрированных культур необходимо принять в расчет способы, которые помогают им отвергнуть элементы, нарушающие гармонию, и надежно закрепить элементы отобранные. Чем разнообразнее материал, тем более явственно можно увидеть как протекает этот процесс.

Наиболее наглядными из доступных нам примеров столкновения разнородных элементов служит история племен, достигших в конечном итоге высокой интеграции. Квакиутль не всегда могли похвастаться такой цельностью своей цивилизации, которую мы описали выше. Перед тем как обосноваться на побережье и острове Ванкувер, они скорее были частью культуры их южных соседей – народа сэлишей. На связь с этим народом указывают сохранившиеся у них по сей день мифы, а также то, как они обустраивают свои деревни и какими понятиями пользуются для описания взаимоотношений. Однако сэлиши – индивидуалисты. Наследственных привилегий у них почти нет. У всех мужчин, по большому счету, равные возможности, и успех зависит лишь от их способностей. Значимость человека зависит от его охотничьих навыков, удачи в игре или способности успешно распоряжаться сверхъестественными силами в целительстве или прорицании. Едва ли можно найти общественный порядок, который бы разительней отличался от общественного порядка племен Северо-западного побережья.

Однако даже такие резкие отличия не помешали квакиутлям перенять чужой уклад. Даже имена, мифы, тотемные столбы, духов хранителей и право быть посвященным в определенные общества они стали считать частной собственностью. Однако то, как они приспособили эти черты под себя, все еще прослеживается в их общественных институтах, и особенно явно это видно там, где два эти устоя начинают друг другу противоречить, а именно – в механизмах общественного устройства. Хотя квакиутль и переняли в целом систему из прерогатив и потлачей Северо-западного побережья, тем не менее они не усвоили строгой матрилинейности кланов северных племен, предоставлявшей фиксированные рамки, внутри которых наследовались привилегии. В северных племенах знатное имя автоматически записывалось за человеком, который мог обладать им по праву рождения. У квакиутль, как мы увидели, человек мог провести всю жизнь, торгуясь за эти имена, и имел право на любое имя любого своего родственника. Квакиутль переняли саму систему владения особыми правами, но предоставили человеку свободу действий в этой игре за обретение престижа. Этим они коренным образом отличались от северных племен с их кастовой системой, но именно это осталось у них от старых обычаев, принесенных ими на побережье с юга.

Некоторые вполне конкретные черты квакиутль суть отражения характерных столкновений двух целостных конфигураций – старой и новой. Смещение акцента на собственничество придало законам наследования новую значимость. Племена внутренних сэлишей были едва организованы в семьи и деревни, и большая часть собственности после смерти ее владельца уничтожалась. Квакиутль, как мы увидели, не признавали строгой матрилинейной клановой системы северных племен, но они пошли на компромисс, подчеркивая право зятя на получение от тестя привилегий, которые он доверял своим детям. Таким образом, наследование происходило матрилинейно, но как бы пропускало одно поколение. Эти права использовались только через поколение, а в остальных случаях просто хранились. Как мы увидели, всеми этими привилегиями распоряжались в соответствии с общепринятыми правилами потлачей. Такой способ подогнать культурную черту под себя весьма необычен и определенно является компромиссом между двумя несовместимыми общественными порядками. В предыдущей главе мы описали, с каким трудом им удавалось приводить эти противоборствующие общественные устои в гармонию.

Таким образом, интеграция культуры может произойти вопреки глубинным противоречиям. Случаев культурной дезориентации может быть гораздо меньше, чем нам кажется сейчас. Всегда есть вероятность, что разрознено скорее описание культуры, чем сама культура. И опять же, природа интеграции может просто-напросто находится вне нашего опыта и быть трудной для восприятия. Первую проблему можно решить грамотной работой в поле, вторую – более тщательным анализом. В таком случае, важность интеграции культур станет еще ясней, чем она кажется сейчас. Тем не менее важно признать тот факт, что далеко не все культуры представляют собой такие целостные конфигурации, которые мы увидели у