Аринд неторопливо брёл по лесу. Впереди одиноким глазом-оконцем светился дом, из трубы вилась сизая струйка дыма. На душе стало уютно и очень спокойно.

– Сплю-сплю. Сплю-сплю.

Крошечная совка-сплюшка сорвалась с ветки и полетела на охоту за ночными бабочками, мотыльками и комарьём. С того места, где она сидела, упали два листика, и грузно плюхнулся в траву незрелый жёлудь.

Аринд сорвался на бег. Позади осталась опушка леса, трухлявые стволы, цепкая молодая поросль, заросшие трутовиками пни, густые заросли костяники. К дому вела утоптанная тропинка. Под навесом рябил боками расколотых поленьев дровник. Аринд постоял в нерешительности на крыльце и толкнул дверь. Та чуть скрипнула, отворившись. Полоска тёплого света первой выбралась поприветствовать гостя.

Внутри пахло свежим хлебом и ягодами. За столом у окна Редорф нарезал на тонкие ломтики кусок вынутого из бочки сала. У противоположного края примостился на сундуке Саор и, подперев острый подбородок ладонью, смотрел в темноту за окном. Когда Аринд вошёл, учитель обернулся и, сохраняя задумчивый вид, сказал:

– Заходишь, так заходи и дверь закрой, зря, что ли, печь топили?

Аринд переступил порог.

– Каша в горшке томится, – не отвлекаясь от дела, сказал отец. – Скоро упреет, будем есть, а пока сядь, закуси.

Он положил сало на ломоть хлеба и протянул Саору. Второй подвинул Аринду. Учитель разлил по бокалам черёмуховую настойку, глотнул, крякнул и отёр усы.

– А не спеть ли нам? – спросил он.

– Отчего же не спеть? – Редорф вытер руки лежавшей на подоконнике тряпицей. – Давай споём. А ты, сын, принеси пока кашу. Готова, поди.

Аринд пошёл к печи, а за спиной в два голоса протяжно запели:

Саор смахнул слезу и потянулся за кувшином. Аринд поставил на стол чашки с румяной кашей, где уже растопилось в золотистые кружки сливочное масло. Все принялись за еду. Тихо потрескивали поленья в печи, за окном шелестел лес. Саор хлебал из кружки горячий чай. Отец дул на кашу и ел, запивая молоком. И всё было хорошо. Так хорошо, что Аринду захотелось никогда больше не просыпаться.

* * *

Центральная улица пустовала. Туман скрадывал дома, прятал увитые пожелтевшими виноградными лозами плетни. Зенфред и Летфен спешились и вели лошадей на поводу. Аринда прикрыли серым плащом. Зенфред тоже примерил кое-что из наёмничьих одежд, чтобы спрятать герб Лариусов. Оба надели капюшоны и торопливо шли между пустовавших торговых рядов. Зенфред изредка спотыкался. Он почти ничего не видел, пока искал в мыслях редких горожан путь к лекарям, поэтому Летфен взял поводья обоих коней, а Зенфред держался за гриву.

«Это в южной части города. Там у них лечебный дом».

«Лучше не бывает, – возмутился про себя Летфен. – Попрёмся через весь город навстречу элиросьим пастям. Тебе-то хорошо, у тебя клейма нету».

«Думаешь, я вас брошу, если нападёт элигрос?»

«Я бы тебя бросил», – признался Летфен.

Цветы в палисадниках побило морозом. В воздухе серебрились едва заметные паутинки. Погоду улучшала магия, и Зенфред старался следить за Источником, боясь ненароком встретить кого-нибудь из бывших адептов.

«Мой план куда безопаснее, – проворчал Летфен, озираясь по сторонам. – Сидели бы с Мертвяковым сыном где-нибудь за городом под холмиком, пока ты бегаешь за лекарями. Никого бы не съели, все живы-здоровы, а мы вместо этого ходим по улицам, как живой корм».

«Будь у меня силы, так бы и сделали, – раздражённо ответил Зенфред. – Это ты ехал насвистывал, а мне пришлось всю дорогу поддерживать ритм его сердца. Хоть представляешь, сколько энергии нужно на то, чтоб заставить целителей идти за тобой без лишних вопросов? И как бы они излечили его за холмом? Без нормальной кровати, без нужных лекарств, без…»

«Хорошеньких лекарок, – мечтательно прервал его Летфен. – Ладно-ладно. Я тебя понял. Можешь не продолжать».

Посреди площади за аркой показался бассейн, в центре которого рос исполинский клён с огненно-красной кроной. Поверхность водного ложа пестрила мазками листьев. Ствол походил на мраморный. Каждая веточка была украшена гирляндой из светочных камней.

«Разве это не опасно? – невольно подумал Зенфред. – Дерево может загореться».

«Нашёл, о чём думать! Лучше бы солдат с элигросами искал, – возмутился Летфен. – Если меня не сожрут, я тебе расскажу, почему оно не загорится, а пока лучше смотри в оба».

Они миновали пустынную площадь, от которой тянулись вниз узкие улочки, и не успели углубиться в одну из них, как из-за угла вышел солдат с намотанной на руку мощной цепью.

– Мать моя рыба! – выпалил Летфен, вскакивая на лошадь и торопливо разворачиваясь.

Вслед за солдатом из переулка вышло существо, напоминавшее небрежно вырубленную из чёрного мрамора скульптуру ящера с головой, похожей на наконечник стрелы, и огромным шипастым хвостом. Под бугристой кожей элигроса вздымались мощные мускулы, щёлки ноздрёй втянули воздух, единственный глаз, жёлтый, как бельмо старика Еноа, уставился на замершего в проходе Зенфреда. Тот отпрянул, элигрос заверещал, рванул цепь и потянул солдата за собой.

– Ты что встал, Седой?! – послышался вопль Летфена.

Зенфред опомнился и, забравшись в седло, что было силы вдавил шпоры в бока испуганного коня, тот рванул галопом, едва не сбросив Аринда. Элигрос двигался то прыжками, то, как паук, быстро перебирая тремя парами лап. Со стороны площади, волоча по булыжному мощению цепи, появились ещё два. Лошади вставали на дыбы и взволнованно заржали.

– Давай в разные стороны! – Летфен дёрнул поводья, но жеребец не слушался.

Сквозь верещание элигросов и ржание гарцующих коней прорвался оглушительный гронулий рёв. Две массивные белые туши, разбрасывая горшки и подминая цветы на клумбах, неслись в их сторону. Летфен с трудом направил коня в свободный проулок, Зенфред помчался следом. Нагонявшему их элигросу преградил путь один из гронулов. Тела сплелись, контрастные, как снег и уголь. Червь рвал противнику лапы и пытался прокусить голову. Челюсть элигроса со скрежетом вонзалась в окаменевшую гронулью шкуру, шипастый хвост сдавливал туловище.