Настолько, чтобы потребовать признания, приставив пистолет к виску. Да, вероятно, просто застрелить Форрестера и спасти несколько жизней было бы вполне оправданно, но все же остается шанс, что я ошибаюсь. Что, если он создал «Хайд» по заказу? Что, если он, как и я, пытался обнаружить вирус, а зараженный фильтр в кондиционер Пейлов подсунул кто-то другой? Мы не можем доказать, что он был в доме Ойо и заразил Маркуса. Не можем доказать, что он был в Бутчер-крик, даже видео с моих камер не сильно в этом поможет.

Складывается очень непростая ситуация.

Я закрываю глаза и снова пытаюсь все обдумать. Готов ли я схватить его, когда он вернется, и выбить признание? Охотясь на Ойо, я, несомненно, был готов ко всему. Но подозреваю, что Форрестер и сам подготовился к такому развитию событий, да и не расколется так просто.

Шаг первый: нужно его остановить. Для этого может быть достаточно просто привлечь внимание ФБР или полиции. Возможно, это получится сделать, если позвонить в службу спасения и «признаться во всем», назвавшись его именем. По крайней мере они отправят кого-нибудь проверить. Ладно, так и сделаем, если по дороге до отеля не получится придумать чего-нибудь получше. Потому что план, мягко говоря, так себе.

Я убираю пистолет в бардачок, завожу двигатель и выезжаю из-под деревьев. Только выехав на основную дорогу, я включаю фары. И буквально через минуту вижу в зеркале заднего вида синие огни полицейской мигалки.

Серьезно? Только не говорите, что за мной следили из ФБР. Не мог же я быть настолько невнимателен.

Я съезжаю на обочину, все еще идущую вдоль забора форрестеровского участка, про себя умоляя вселенную, чтобы он не вернулся именно сейчас. Это будет очень неловко. Я придаю своему лицу максимально невинное выражение и опускаю стекло. Потом четыре вещи происходят очень быстро друг за другом. Первая: первобытный звериный инстинкт, прячущийся в глубинах нервной системы, говорит мне, что что-то не так. Вторая: в боковом зеркале я вижу силуэт человека, идущего в мою сторону. Из-за фар стоящей сзади машины я не могу разобрать подробностей. Третья: звук выстрела и одновременно с ним звон осыпающегося заднего стекла. И четвертая: резкая боль в правом плече, когда я пытаюсь достать пистолет из бардачка.

Я постепенно прихожу в себя. Наверное, что-то подобное чувствует тряпичная кукла, которой хорошенько поколотили о стенку, держа за волосы. Я даже не помню, как потерял сознание, просто мир постепенно исчез, пока я пытался достать пистолет из бардачка. Сейчас я сижу, ощущая покачивание вверх-вниз. Руки не шевелятся. Меня куда-то везут в инвалидном кресле, к которому я привязан. Я пытаюсь обернуться и посмотреть, кто это делает, но шею пронзает острая боль.

– Не волнуйтесь, я наложил швы, – раздается сзади успокаивающий голос. – Надлопаточный нерв не задет. Пуля прошла насквозь и застряла в часах, представляете? Были бы они механическими, то остановились бы, запечатлев момент. Было бы очень символично.

Я пытаюсь понять, почему в больнице такой свежий воздух и ощущение, будто я… на улице.

Черт! Меня катят к тому самому сараю, что я видел на участке Форрестера.

– Джекилл? – спрашиваю я, не до конца понимая, что реально, а что нет.

– Джекилл? Нет… О, или это вы меня так прозвали? О-о-о, умно. А вирус тогда – «Хайд», да? – Рука говорящего взъерошивает волосы на моей макушке. – Умно, Тео! Умно, да не совсем.

Он опускается передо мной на колени, накрывает своими руками мою прикованную наручниками руку, и расслабленно опирается на них подбородком. Ему где-то под пятьдесят, но, если не присматриваться, он кажется значительно моложе. Пронзительные голубые глаза и странное обаяние. Я узнаю в нем одного из таинственных незнакомцев с моих семи снимков из Бутчер-крик. Он может сойти и за полицейского, и за адвоката, доктора или священника. Но на меня он сейчас смотрит совсем не так, как в камеру. В его взгляде читается глубокий ум и ненасытное любопытство.

– Сарай, Тео. Я так надеялся, что вы заглянете в сарай. Но вы не стали. Я сидел и ждал, когда же вы придете, теряясь в догадках, почему вам не пришло в голову проверить, что же я тут храню.

Я видел сарай, но предпочел не замечать и не думать о нем. Он слишком живо напоминал мне другой сарай, который я изо всех сил старался забыть.

– Да-да, вы сейчас ровно так дернули глазами, как положено людям, которые что-то ярко представляют себе или вспоминают. Хотя у индивидуумов с крайне высоким IQ это движение несколько отличается, и свидетельствует о том, что вы воспринимаете воспоминания иначе. – Он встает и снова толкает кресло в сторону сарая. – Я только что понял, какой сарай вы, должно быть, вспомнили. Мой похож на тот, в который вы все-таки заглянули, наведавшись в гости к Тоймену, правда? Наверняка все еще не можете выкинуть из головы все те ужасы, что там творились.

Мы останавливаемся в паре метров от сарая, и он снова обходит кресло, оказываясь передо мной. Он одет как врач скорой помощи, только на поясе у него кобура с пистолетом. Он замечает, что я смотрю на его форму.

– Нравится? Вы же тоже работали на скорой, да?

Я молча смотрю в ответ, пытаясь сообразить, как бы мне его убить.

– О, этот взгляд, – Форрестер широко улыбается. – Да, он стоит того, чтобы увидеть его воочию, Тео. Сколько вам потребовалось, чтобы стать человеком, который действительно сделает то, о чем говорит этот взгляд? Когда это случилось? Когда Джо Вик пытался убить Джиллиан? Или когда вы поняли, что совершил Ойо Диалло? Или вот прямо сейчас?

Я представлял себе Форрестера совсем иначе. Он явно говорит искренне. При этом и тон, и манера больше всего похожи на… разговор врача с пациентом. Он разговаривает со мной, будто с психом. Я проверяю наручники на прочность. Правую руку пронзает сильнейшая боль. Форрестер наклоняется вперед и хватает меня за предплечье.

– Прекратите, не то сорвете повязку.

– Какого хрена ты в меня стрелял? – это мои первые слова.

– Вы опасный человек, Тео. Я ненавижу насилие… По крайней мере прямое физическое. – Он достает связку ключей из кармана.

– Ага. А когда ты убивал Холла и Гриэна?

Форрестер замирает и смотрит на ключи в руках. Он делает странный жест, одновременно качает головой и пожимает плечами.

– Мне пришлось напиться для того, чтобы это сделать, а потом еще сильнее напиться, чтобы вырубиться.

– Тогда зачем?

Он наконец находит нужный ключ и отпирает сарай, сдвигает в сторону дверь и только после этого оборачивается ко мне.

– Тео, друг мой, это и есть главный вопрос.

Он возвращается к креслу и закатывает меня в темное нутро сарая. Только через дверной проем проникает с улицы тусклый свет. Форрестер закрывает дверь и мы остаемся в полной темноте. Я начинаю снова дергать наручники и опускаю голову, чтобы ударить его, когда он приблизится.