Выпили. Помолчали.

– Дядя Юра – вот нормальный мужик. Один нормальный мужик на всю ебаную печальную страну. Спокойный, главное. Мой президент.

Помолчали.

– Я из-за него влюбился в девушку по имени Людмила, от всех убегал, а ее искал – хоть какую, главное, чтобы Людмила была. Нашел. Знаешь, почему мы расстались? Я ее Лидой все время называл. Погрелся, но этот секс не для меня, короче. Я же Рыбинск, а потом уже Москва – мне лет десять было, когда отца перевели, повысили до менеджера закупок. Давай-давай, не давись. Летели облака. Посидим тут минут сорок и выползем потихоньку смотреть на облака – в говне, но не в черной земле. Это как раз про нас с тобой, про таких, как мы. Мы же одногодки, да? Ну вот. Ну я чуть старше. Важное поколение. Моя версия: семьдесят девять – восемьдесят пять. Коротенько, да? Я всегда могу определить, ты семьдесят восьмого или семьдесят девятого. И тем более восемьдесят седьмого или восемьдесят пятого. В глазах, в походке, хуй знает. Таких больше нет, таких больше не делают. Всё. Неизвестная порода героев. Родились в Союзе, не люблю слово «Совок», но он у нас на коже. Целовались первый раз в девяностые, они у нас на губах. И влетели в нулевые: на встречку или в тупик – кто как – лбом. Через нас насквозь три страны прошли. Мы любим несовместимые вещи. Мы сделать ничего не можем. Слишком умные, сука. Разрезать шлагбаум пилой – вот максимум.

– Двумя пилами зачем-то.

– Мы даже когда говорили: «Поедем автостопом в Питер», на следующий день просыпались в лучшем случае у знакомой девчонки. А дальнобои едут без нас. Но мы лучше всех про свою страну понимаем. Мы и дальнобои. Понимаем. Мы как Локи – не герои, не слабаки, между мирами болтаемся.

– Недоноски.

– Чего?

– Баратынский.

– Хуинский. Недоноски, да. Недоложили нам что-то в небесную кашу. Богема и бичи, шампунь «Хед энд шолдерс», два в одном, – помнишь? Мы что-то такое знаем, что ни предыдущие борзые не знают, ни следующие ровные. Мы, сука, грустные! Знаем, только выразить не можем. Как собаки. Как лучшие собаки в мире. Аристократичные дворняги – из бывших.

– И сидим в коллекторе.

– А где еще? Зато жуков нет, да? И тишина. Вот Клотильда – она другая, да. Из новых. Но у них голоса нет, а это значит и их, считай, нет. Спрятали, знают, что они опасные самые. А мы что? Грустные. Но и грустные могут что-то, да, как думаешь?

Помолчали.

– Я чего-то спать хочу, растолкай минут через десять и пойдем, пойдем. Скоро моя смена на радио. Поставлю нам всем дядю Юру. Пилы напомни взять.

И он заснул, а я сделал еще один глоток и на всякий случай пилу поближе придвинул, чтобы не забыть. Так мы и сидели: он храпел и вздрагивал во сне, а я курил и смотрел на черную плитку, вдыхал вонючий воздух, ловил тишину всем оставшимся слухом.

3.68

Тамара отправила меня в аптеку за лекарственными растениями для ее работы. Корень алтея, калган. Целый список. В очереди я обратил внимание бальзаковской худощавой дамы на картину, висящую на стене и захваченную жуками: «Смотрите, почти Филонов». – «Скорее почти ранний Чашник», – сказала дама, купила три пачки презервативов, коротко поклонилась и удалилась. Я подумал и вместо чертовых кореньев тоже купил презервативы.

Вышел неприятный разговор с Тамарой.

– Ты вздумал бунтовать?

– Тамара, вы знаете, как многим я вам обязан, но все-таки нам пора поговорить о том, что я не могу быть и дальше на правах вашего служки. Мы же как в старой сказке. А я взрослый человек, мне надо перестать репетировать мою жизнь.

– Приехали. Ты думаешь, что уже готов жить сам по себе? А я считаю, что нет, что не готов и долг еще не выплачен.

– Что за долг?

– Ты лучше поешь. Вот какой пирог я приготовила, давай-давай.

После вялых пререканий я съел ее пирог, снова сходил в аптеку и купил ей снадобья. Принес и сел с зайцем на кухне.

– Заяц, только представь, прямо сейчас через дворы злых многоэтажек, оставляя косой след на снегу, пробирается куда-то к радости красный лис из «Романа о Лисе», первой книжки, которую я прочитал. Представляешь? Тебе не страшно?

– Приехали, ты решил зайца теперь пугать?

– Бояться не нужно ничего, заяц.

– Ты лучше послушай, сегодня нашей Беате разбили лицо. За то, что говорила по телефону по-грузински. А потом показали удостоверения и сказали, что в следующий раз в Воронеж, во временный лагерь отвезут. Я, конечно, этим ментам прописала что нужно. Думаю, им крысиные уши и язык змеи пойдут – они теперь и слова сказать не смогут, но Беате придется придумать, как свалить.

– Не понимаю, что вы им прописали?

Она только мотнула головой и стала сердито скоблить кастрюлю. Велела мне поменять лоток морским свинкам. Я поменял и стал слушать радиоточку не слушая, смотря по обыкновению в одну точку – на голые ветки яблони за закрытым окном.

«Глава Совета женщин России заявила, что девочек нужно готовить к семейной жизни с начальной школы, чтобы их не считали “старородками”, и отправлять в православные центры ранее, не в шестнадцать лет, а по исполнению четырнадцатилетнего возраста».

«Объявлена награда гражданским лицам, которые помогут при ликвидации банды хулиганов, нарушающих покой граждан путем разрушения целостности эфирной сетки. Предусматривается вознаграждение в форме путевок в дома отдыха к морскому побережью Крыма и миллиона рублей».

– Что это за хулиганы, Мартын? Что за целостность, а? Сегодня на рынке слышала про это, шепчутся.

– Да, я тоже слышал.

«Закон “билет в одну сторону” обогащен двумя поправками: многодетным семьям обеспечивается скидка в размере пяти процентов при покупке более трех билетов на выезд; запрет на намерение вернуться из-за границы не распространяется на новосозданные подразделения сотрудников органов внутренних дел».

– Надоели мне эти новости, давай музыку включи.

Радио «Русская дача». Я снова услышал анекдот про резину, песни Лепса и еще кого-то, у кого нет имени, и будто снова очутился на почтовом складе, среди вареных лотосов: всего лишь несколько месяцев назад, а словно в другой жизни.

                   Верная, верная я у тебя такая первая,

                   Себя не понимая, ну кто, кто я такая?

И так далее, и так далее.

Вдруг что-то щелкнуло и я услышал знакомый голос:

«…Смерть смирится! Или вот еще. Последовательность существования; дни за днями и века за веками. Время, сила в своих развитиях;