– Только одну.

У меня мурашки. Перехожу в блог историй о людях. Последняя история опубликована сегодня с той же фотографией Лео. На ней он, конечно, красавчик. Под ней уже семь тысяч комментариев. Я нажимаю «развернуть», и вижу полотно текста.

Meeka Kates – The Waves

Сердце моё ускоряется ещё больше.

В детстве у меня был друг. Да вообще-то, их было много, но только с одним возникало… такое чувство, будто нас лепили из одного теста. Нам нравились одни и те же игры, мы любили одни и те же места, мы понимали друг друга с полуслова, и иногда мне казалось, что даже могли читать мысли. Потом он пропал. Я его ждал. Очень долго. Шли годы, но он так никогда и не вернулся. Мне встречались новые люди, друзья, я влюблялся, терялся, забывал, кто я, но внутри меня всегда было такое место… как секретная ниша, куда прячут самое ценное. Что-то такое, что заставляет тебя чувствовать волшебство, видеть его. Я сильно полюбил девушку. Мне казалось, это чувство вернулось, но нет, это было не оно. Я стал путешествовать, искать. Много где был, даже в таких местах, куда люди обычно не ездят. То, что я видел, слышал, узнавал, наполняло меня. Иногда чувство волшебства возвращалось, но всегда не хватало чуть-чуть – самой последней капли для полного покоя. Именно покоя, а не удовлетворения. Это разные вещи. Однажды мне сказали, что недостающее «чуть-чуть» – это семья, и я женился. Моя жена была очень хорошей, но они ошиблись. Я всё равно был неполноценен. Думаю, она это чувствовала, и мы расстались. Вскоре со мной случилась автокатастрофа, я разбился. Не только снаружи, но и внутри. Мои люди очень поддерживали меня, но всё накопленное внутри ценное таяло. Очень быстро. В считанные месяцы я стал полым внутри. Совершенно пустым. Пустой человек – слабый человек. Я купил большой шприц и однажды вечером набрал дозировку обезболивающего, достаточную, чтобы следующее утро не началось. Протёр руку антисептиком и подумал: «Зачем я это сделал? Какая теперь разница?», но иглу ввести не успел. На мой телефон пришло звуковое оповещение – кто-то что-то где-то мне написал. Я решил продолжить, проколол вену, но неотвеченный запрос не давал нажать на поршень шприца. Этот запрос – неоконченное дело – мне мешал. Я вынул иглу, закипая от раздражения. Кто это может быть? Что опять от меня нужно? Это была девушка-незнакомка. Она написала мне: «Не мечтай, просто найди меня». Это был ответ на мой же комментарий, который я оставил в сети за пару месяцев «до». Я тогда написал: «А я мечтаю о девушке» в пустоту. А теперь она ответила. Так же в пустоту. Но я прочитал. И отложил свой шприц на время в сторону. Мы переписывались всю ночь, а утром я купил билет и поехал её искать. Нашёл. Она увидела, что я в инвалидной коляске, и не смутилась – улыбнулась. Я просил её обнять меня, и она обняла. Я просил её не уходить, и она не уходила. Я просил её ещё о многом, но не словами, а внутри себя, и она всегда слышала. Уже через несколько месяцев я был полностью наполнен, даже там, где всегда пустовало моё «чуть-чуть». Но я совершил ошибку, и она ушла. Я почти потерял её. Снова стал полым и пустым везде, кроме секретного места – там всё оставалось заполненным до отказа. Я думал, что знаю всё о боли, оказалось нет. Ни одна физическая боль не сравнится с тем, как может болеть «секретное место». Я долго искал её. А сегодня она вернулась. Только вошла в дом, и меня затопило всем тем, что с таким трудом копил и терял раньше. Теперь во мне недостаточно места, чтобы всё уместить, но я верю, что ты останешься и поможешь найти его.

– Лея…

Я поднимаю на него глаза – он какой-то дёрганый весь. Не дёрганый, а дребезжащий, как посудный шкаф во время землетрясения. Совсем не пойму, что это с ним такое происходит. И он уже не сидит, а стоит, уперев спину в бортик кухонного островка. Между нами расстояние – он его немного увеличил.

– Тот чемодан в спальне… куда всё-таки ты собирался? – пытаюсь начать за него и помочь высказаться.

– К тебе, за тобой.

– Почему именно сейчас?

– Тебе нужно было время, чтобы принять… меня… и всё, что случилось.

Мне нечего на это ответить, поэтому молча киваю: да, он прав. За год, что мы не виделись, вся горечь и кислота внутри меня испарились. А вместе с ними и обиды.

– Я ждал и… уже устал ждать. Подумал… – нервно закусывает губу и опускает взгляд на стол, на тарелочку с овощами. – Подумал, поздравлю тебя с Днём Рождения, а там – будь что будет. Как-нибудь закрутится…

Улыбается теперь. Но недолго. Вмиг его улыбка слетает, и руки, непоседливые руки, нервно проводят ладонями по лицу.

– Лея… – снова начинает, и видно, что собирается с духом что-то мне сказать.

– Да?

Я никуда не тороплюсь, как он. Сижу себе спокойно, дышу размеренно, глаз с него не свожу – жду, пока разродится.

– Когда тебя не было… – начинает и сразу запинается. – Когда ты уехала, из клиники позвонили. Я сказал, что твой муж. И они просили передать тебе… тебе передать, что нужно повторно пройти УЗИ… после… после чистки.

И вот здесь самая долгая пауза, потому что губы его сковало так, что он не в состоянии разжать рот и произнести то, что дальше собирался сказать. Дышит слишком часто, и я уже начинаю беспокоиться, как бы это не приступ какой-нибудь панической атаки.

– Я спросил: «После какой чистки?», – находит в себе силы, наконец. – Мне ответили… «Выскабливание по поводу самопроизвольного выкидыша на восьминедельном сроке».

Вдох, выдох, вдох, выдох.

Мне кажется, что смотреть сейчас мне в глаза ему физически больно. Эта боль у него не только в зрачках и радужках, в микроскопических кровоизлияниях, но и в мозгу, поэтому они такие красные. Поэтому у него иногда подрагивают веки. Видно, что удерживать мой взгляд стоит ему усилий, но он не сдаётся – смотрит.

– Ты мне ничего не сказала…

Боже… это похоже на то, как приговорённый добровольно кладёт голову на плаху и приподнимает волосы, чтобы не мешали палачу. Но палачу ничто уже не может помешать.

– Я пыталась. Даже добыла твой номер и звонила. Несколько раз. Но ты, наверное, был очень занят. Отключил телефон.

И вот тут он сдаётся: сжимает всей ладонью своё лицо. Просто скомкивает его, как листок бумаги с неудачным рисунком. Сейчас в шар сомнёт и в мусор вышвырнет.

У меня в сердце колет на это смотреть. Не должно человеку быть так больно от собственных поступков. Я знаю, хорошо знаю, что это просто так всё совпало. Иначе он никогда бы не допустил. Он не знал. Он просто не знал, что нельзя еду оставлять снаружи.

– Ты поэтому меня так рьяно разыскивал? – спрашиваю мягко-мягко. Голосом обнимаю его.

Он слышит меня и приходит в себя. Глаза теперь не только красные, а блестят, как будто слезятся. А вот во рту пересохло, и он старается эту сухость проглотить, но не выходит, поэтому просто облизывает губы. И это не помогает, они всё равно онемевшие.

– Нет, – наконец, отвечает.

– Зачем тогда?