Так опасен, как не может быть опасен человек.

Лицо правителя выглядело ровно так же, как на первых монетах с его изображением, отчеканенных более трёх сотен лет назад. Кстати… а кто был сувереном Ледума прежде Алмазного лорда? Информация об этом как-то поистерлась из человеческой памяти, а самое главное, из официальных летописей.

Лукрецию немедленно вспомнились собственные самонадеянные слова, сказанные августейшему брату накануне их расставания: во всей Бреонии мало найдется заклинателей, способных справиться со старшим из рода Севиров. Что ж, то была не пустая бравада… но один из тех немногих способных, вне всяких сомнений, стоял сейчас перед ним.

Узкое лицо суверена Ледума было совершенно бледным, в волосах застыло сияние рассвета. Взгляд — не из тех, что можно выносить долго. На фоне безупречной белизны кожи рот казался кровоточащим разрезом, какие оставляет лезвие клинка.

Он и сам был подобен клинку. Точнее — серпу, готовому снять жатву. От руки его почти… что за странные мысли… почти хотелось умереть. Холодные острые грани отражались в темных глазах, словно осколки льда плавали в остывшей предзимней воде.

Под этим взглядом советник невольно похолодел. О Изначальный, неужели он настолько переоценил свои силы, точнее, недооценил силы хозяина здешних земель? С таким никому и никогда не сравниться. Явившийся к нему богоподобен… нет, скорее, он напоминает демона, белого демона, повелителя земного ада.

Одним своим видом беловолосый вызывал безотчетное желание подчиниться. Сила чистоты крови, механизм, созданный самой природой, работал безотказно, распространяя мощную подавляющую ауру. В животном мире оборотней такие считались непревзойденными, но у них, у разумных существ, должно оставаться право сознательного выбора.

Право решать самому, кому служить. Право выбирать разумом, не починяясь влиянию инстинктов.

— Правитель Ледума подобен зимнему солнцу, — безо всякого выражения откликнулся старший из рода Севиров. — Меньшего я и не ожидал от беловолосого мага: свет ваш сияет так ярко, что его невозможно скрыть под личиной. Более мне нечего сказать. Прошу вас, милорд, окажите мне честь — будьте моим противником.

Правитель Ледума скрестил руки на груди. Легендарные «Когти ворона» сверкнули на его запястьях мрачными отсветами бездны. В бою Лукреций Севир ему не соперник — можно и поговорить.

— Я так понимаю, не стоит даже предлагать другие, менее радикальные, варианты? — снисходительно ухмыльнулся лорд Эдвард.

— Разве я оскорбил вас чем-то? — советник с досадой сдвинул брови. — Не оскорбляйте и вы меня — предложениями, приняв которые я потеряю честь.

— Зато сохранишь жизнь.

— Вы понимаете, разумеется, что для меня ценнее. Как и для любого аристократа крови.

— Подобная принципиальность иссушает душу.

— А беспринципность губит ее.

— Не глупи, Лукреций, — глубокий баритон лорда зазвучал громко и властно. — Мы же с тобой практичные люди, я надеюсь. И мы не в Аманите, не в сияющем граде на холме… не на Острове Роз. Мы в Ледуме, а в Ледуме не играют в рыцарство.

Маг под ритуальной маской бросил на противника испытующий взор, но Лукреций ничего не ответил, только печально глянул на него.

Однако лорд Эдвард не торопился переходить к активным действиям. Разве не запретил ему Альварх вступать в бой с Севирами? Прямым текстом запретил: по какой-то неведомой причине дракону это казалось опасным, а значит, всеми силами поединка нужно постараться избежать.

— Я прожил достаточно долго, чтобы видеть воочию, как рассыпаются смешные кодексы, как тускнеют и покрываются ржавчиной блестящие идеалы. Я прожил достаточно долго, чтобы видеть, как будущее превращается в прошлое и перестает иметь значение. Я видел, как уходит всё, абсолютно всё, что казалось незыблемым. Хочешь, я открою тебе секрет бессмертия, Лукреций? Не нужно цепляться за приметы времени, не нужно привязываться к мимолетному. Иначе, едва его срок пройдет, ты и сам исчезнешь вместе с ним. Но что еще более важно для нашей беседы, знатным господам не обязательно придерживаться правил убогого мира низших людей. Правил, которые были придуманы лишь для одного: обмануть и удержать в узде простолюдинов. Честь, долг, грех… что там еще… всё перечисленное вовсе не краеугольные камни бытия. Увы, это просто слова, обозначающие понятия… — он сделал выразительную паузу и закончил хлестко, будто ударил дисциплинарным кнутом, — которых нет.

Лукреций заметно смутился от столь откровенных речей. В Аманите подобное было немыслимо, невозможно.

— Вы сами-то верите в то, что сейчас говорите? — в горле пересохло, и голос неожиданно стал хриплым. — Если это так, мне придется склонить слух ко всем низким россказням, что ходят о вас, что порочат вашу репутацию. Вы — человек, но, клянусь, вы походите на демона больше, чем сами демоны!

— Пусть будет так, — великодушно разрешил правитель. Во взгляде его виднелось безразличие. — Ты уже изложил мне сегодня парочку забавных историй, сочиненных на досуге любителями сплетен. В Ледуме каждый может говорить и думать всё, что хочет… или почти всё. Как видишь, я не запрещаю своим подданным маленьких вольностей.

— Чтобы закабалить их в большем? — понимающе кивнул Лукреций. — Блестящая стратегия. Но не утруждайте себя, я не стану служить вам: я клялся в верности другому. Я не предам Октавиана и не предам Аманиту, которой уготовано вновь обрести былое величие.

Лорд Эдвард мрачно воззрился на мага. На мгновение тому показалось, что беловолосый читает у него в сердце, как в открытой книге. Это ощущение совсем не понравилось советнику.

— А ты похож на отца, Лукреций, — помедлив, тяжело проронил правитель Ледума. — Однако старый лорд был… куда понятливее и сговорчивее.

— Я знаю, — нехотя подтвердил старший Севир, до глубины души уязвленный этими простыми словами. — Но, да будет вам известно, нынешний правитель Аманиты не таков. Он тот, кому предначертано стать верховным лордом. В нем жив фамильный характер Севиров.

Вновь вспомнив о брате, советник с растущей тревогой поглядел на правителя Ледума. Лорд Эдвард был трудным противником. Если говорить откровенно, с ним лучше было совсем не встречаться — ни в открытом бою, ни в закулисных политических интригах. Но война, увы, неизбежна. Со стоящим перед ним человеком очевидно невозможно прийти к согласию: ему можно только покориться, либо попытаться противостоять. Чем же может он помочь Октавиану победить в нелегком противостоянии?

Кажется, больше ничем. Но он должен, обязан помочь!

И он сделает это. Для Октавиана он сделает всё, что угодно.

Всё. Короткое, простое и страшное слово.

— Любишь брата? — отыскав нужный рычаг, лорд Эдвард удовлетворенно улыбнулся, и в голосе его проявились нотки какой-то пугающей сытости. — Может, хотя бы ради него согласишься быть покладистым, раз уж твоя собственная судьба нисколько тебя не заботит? Я оставлю его в живых. И может быть даже на троне.