– Ричард, ты знаешь, как все трудно. Я был тогда в клубе. Он даже не приехал, когда Джеб позвонил ему и рассказал, что Скакун умер, и что мы будем на поле, и он нам нужен. А он ничего не сделал.

Джек протянул руку к Грейси. Она подошла и встала рядом с ним.

– Может быть, нужно еще раз попробовать, – произнесла она дрожащим голосом. – Речь ведь о Джеймсе. Мария и Эстрелла рассказывали о таких случаях.

Брайди метнулась к двери. Ей стало так жарко, что, казалось, она вот-вот расплавится. Лучше уйти. Она нажала на ручку двери, но мать жестом остановила ее.

– Брайди, солнышко, не волнуйся, мы найдем решение.

Но Брайди смотрела не на нее, а на Грейси, по-прежнему стоявшую рядом с Джеком. Все слишком далеко зашло. И Брайди проговорила:

– Я не знала тогда, что Тим отозвался, когда ему сообщили. Он приехал, понимаете? Он был на дороге на мотоцикле, когда Скакун умер. Я думала, он приехал, чтобы снова сделать что-нибудь гадкое, жестокое. Я сказала ему, что его тут не хотят видеть и что он должен уехать и перестать изливать свой яд, потому что и без него всем плохо.

Наступило молчание. Брайди ждала. О, пожалуйста, пожалуйста, не заставляйте меня снова говорить это, мысленно умоляла она, пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я достаточно сама себя ненавижу, сильнее всех собравшихся в этой комнате.

Грейси повернулась к ней. Джек протянул руку, но она вырвалась, оттолкнув Эви, бросилась к Брайди и, прежде чем он успел ее остановить, ударила ее наотмашь по щеке. В следующий момент он уже оттаскивал жену от племянницы, а Оберон встал между ней и Брайди. Вытянув вперед руку, он смотрел на Грейси, но говорил с Брайди.

– Брайди, ты сожалеешь об этом?

Из носа у нее текла кровь.

– Да, сожалею. Конечно.

Отец сказал:

– А ты когда-нибудь рассказывала дяде Джеку и тете Грейс, что Тим ударил тебя тогда на Олд Бертс Филд и сломал тебе ребра? Ты когда-либо рассказывала об этом кому-нибудь?

Она покачала головой.

– Нет. Джеймс там был, и мы никому ничего не говорили.

Джек замер с потрясенным видом, а Грейси, рыдая, запричитала:

– Брайди, почему же ты нам не сказала?

– Ну, потому что, во-первых, он не был сам собой, я хочу сказать, не думаю, что он понимал, но потом я увидела, как он доволен, он наслаждался этим. И как я могла кому-то все это рассказать? Но в тот день, когда Скакун умер, у него было совсем другое лицо. Я должна была это заметить. Но я не заметила. У меня перед глазами стояло то лицо, которое было, когда он ударил меня, и я не сомневалась, что он поведет себя с вами мерзко. Уже достаточно было того, что Скакун мертв, нельзя, чтобы еще что-то плохое случилось. Простите меня. Я хотела рассказать вам, но струсила.

Отец возразил:

– Ты вовсе не струсила. Это я подвел тебя. По тому, как ты ходила, я видел, что с тобой что-то не так, и я счел себя обязанным задать несколько общих вопросов о стычке на Олд Бертс Филд, но не более того.

Эви теперь была рядом с Брайди. Она вывела дочь из кабинета, но Грейси с другими женщинами последовали за ними. Грейси обняла ее.

– Бедная Брайди. Давай мы приведем тебя в порядок. Я очень, очень сожалею обо всем, что произошло. Как он мог? А как могла я? Что же это происходит, вот о чем я думаю: с миром, с ним, а теперь уже и со мной? Когда же, наконец, все это закончится?

Хотя нос ломило от боли, Брайди почувствовала, как темная завеса начала подниматься. Джеймс в плену, не мертв. Джек поговорит с Тимом, и, может быть, все они смогут снова подружиться. Ничего, если он не сумеет помочь. Если он – все тот же прежний Тим, он, по крайней мере, постарается. Она сказала:

– Я не сомневаюсь, что он жалел об этом, когда приехал, потому что теперь я понимаю его и понимаю себя, когда я вернулась из Арля. И мне так жаль всех и так жаль Тима. Мне очень нужно сказать ему об этом.

Март, Чарли и Оберон пошли вместе с Джеком по направлению к крытой тренировочной площадке. Дул пронизывающий восточный ветер, и они подняли воротники. Оберон подумал, что, должно быть, волны в Фордингтоне сейчас на славу.

– Что мы можем предпринять, Джеко? – негромко спросил Оберон, когда они вошли в конюшни. Ветра больше не было, и они стали смотреть, как Клайв проверяет способности Мариголд.

– Ничего, приятель, – ответил Джек. – Это все должен был сделать я, и причем давно, но после смерти Скакуна и отъезда мальчика мы с Грейси решили, что он должен решать сам. Нам было чертовски тяжело. Сейчас пришло время разобраться во всем этом. Мой сын приезжал ради Скакуна и был выгнан. Тут на самом-то деле нет чьей-то вины, а то, что он ударил Брайди, – этому нет прощения. А вы знаете, ребята, что он больше не ходит на эти сборища Британских фашистов в Хоутоне? Я проверял.

Март отозвался:

– Это ничего не значит, он может быть членом Союза в Ньюкасле. Интересно, он по-прежнему в любви и дружбе с Милли и Хейне? С одной стороны, надеюсь, что нет, но сейчас такой момент, что я, черт возьми, надеюсь, что да.

– Ну, что бы я там ни говорил, Брайди не должна была его прогонять, – голос Оберона звучал устало. – Тоже мне, мировой жандарм.

Джек ковырял песок носком ботинка. Все трое стояли, прислонившись к деревянной стенке конюшни.

– Она защищала нас и одновременно лупила по всем головам без разбора, как это частенько делают Форбсы и Брамптоны.

Чарли засунул руки в карманы и слегка присвистнул во время короткого молчания, а затем сказал:

– Ага, теперь я ясно вижу. Это все чертовы Форбсы и Брамптоны виноваты, поэтому я думаю, что вы все должны взять по березовому пруту и как следует отстегать себя.

Оберон тихонько засмеялся, глядя, как Клайв коленями заставляет Мариголд идти задним ходом. Кобыла быстро обучается, особенно теперь, когда вернулась Брайди. Он со вздохом сказал:

– Я думаю, что все-таки Брайди теперь поступает не так опрометчиво и, скорее всего, не устроит твоему парню разнос. Ей семнадцать, и она, похоже, поумнела, как и любой другой, после того как столько раз рухнула с небес на землю. Видишь ли, Джеко, я любуюсь ею, черт возьми, и, как ни странно, восхищаюсь смелостью Тима открыто выступать в поддержку выбранной им политики.

Что ж, размышлял Оберон, кто-то же должен сказать что-нибудь хорошее о Тиме. Мариголд теперь уверенно шла рысью. При такой походке корпус у лошади двигается очень незначительно.

– Будет отличной лошадью для пациентов с травмами, – заметил Оберон. Джек кивнул с озабоченным видом, и какое-то время все четверо молчали. Потом Март повторил свой вопрос:

– Так как же мы можем помочь, Джеко?

Клайв спрыгнул с лошади и направился к ним. Оберон порылся в карманах в поисках морковки, которую всегда носил с собой.

– Она – осмотрительная и разумная лошадь, – сказал Чарли, когда Мариголд фыркнула и взяла морковку, обдав ему руку теплым дыханием.