– Этот урод, – сказал Джош, вытаскивая из бумажного пакета «Ризлу», – подошел ко мне сзади. Прошлым летом. Там, внизу. – Он указал на холм. – Схватил меня рукой за горло и сжал. Сказал: что у тебя есть? Обшарил все мои карманы. Я пытался оттолкнуть его, но он сказал, что у него нож. Затем он взял мой телефон, наушники и банковскую карту и со всей силы толкнул меня, так что я чуть не упал лицом вниз, я даже схватился за стену, чтобы не упасть, а он убежал. А я просто остался там. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет. Это было самое страшное. И я ничего не сделал. Я просто стоял, я позволил ему отобрать мои вещи. Вещи, ради которых мои родители очень много работали. Вещи, на которые он не имел права. И это меня жутко злит. Мне даже кажется, что сейчас, если бы я увидел его, я бы его точно убил.

Мне как будто дали под дых. Я громко втянула в себя воздух.

– Я знаю, что ты чувствуешь.

И это, как ни странно, после трех лет, в течение которых налогоплательщики исправно раскошеливались на то, чтобы Роан лечил мою душу в теплом кабинете в Портман-центре, после всех этих бесконечных бесед и разговоров, когда я так и не сказала ту единственную вещь, которая действительно имела значение? Наконец-то я обрела слова, чтобы рассказать кому-нибудь про Харрисона Джона.

– Нечто подобное случилось и со мной, – сказала я. – Кое-кто кое-что у меня отнял. И я ему позволила это сделать.

– Что именно?

Я выдержала паузу. А потом заговорила.

– Когда мне было десять лет, этот мальчик, на год старше меня, ухаживал за мной. Он был самым высоким в своей параллели. В школе у него были две младшие сестры, и он всячески их защищал. Он был непослушным, но учителя любили его. И он вроде как выбрал меня. Когда мы на переменах играли в вышибалу, он просил других шестиклассников уйти с моей дороги. Уступить мне свою очередь. И он бросал на меня такие взгляды, как бы говоря, «не волнуйся, я тебя поддержу». Он заставил меня почувствовать себя особенной. А потом однажды…

Я ненадолго умолкла, отгоняя от себя волну эмоций.

– Однажды он заманил меня в ту маленькую часть игровой площадки, где обычно играли малыши, но все они тогда были в классной комнате, и он сказал:

– Хочешь увидеть кое-что волшебное?

Я сказала: «Да, да» – и последовала за ним, а он сказал:

– Тебе нужно присесть на корточки, вот так. – И он присел на корточки, чтобы показать мне; я сделала то, что он сказал, и посмотрела на него, как бы говоря: «Да! Я приседаю! А теперь покажи мне волшебство!» И тогда он… Все произошло так быстро. Он вставил в меня пальцы, и это было больно, было очень больно, и я сказала: «Ой!»

А он сказал:

– Все в порядке. Больно только в первый раз. После этого происходит волшебство.

Он погладил меня по волосам, затем убрал руку, показал ее мне, улыбнулся и сказал:

– В следующий раз будет лучше. Я тебе обещаю.

Мне казалось, что вокруг моего живота стянули ремень, и с каждым словом, которое я произносила, он немного ослабевал. К тому времени, когда я добралась до конца, мне даже не верилось, что я наконец могу дышать. Хотя мои глаза были полны слез, а голова была свинцовой от печали той маленькой девочки, которая так и не дождалась волшебства, я теперь могла дышать. Трижды я позволила ему делать это со мной. А потом школа закрылась на лето, и Харрисон ушел, и я больше никогда его не видела. Но он оставался в моей голове, в моей ДНК, в моем костном мозге, в моем дыхании, в моей крови, в каждой моей частичке. Он остался. Он – моя раковая опухоль.

Джош лизнул папиросную бумагу, склеил ее, закрутил кончик, воткнул в самокрутку крошечный рулончик картона, чтобы получился фильтр. Затем сунул руку в карман куртки и вытащил зажигалку.

– Тот еще ублюдок, – сказал Джош. – Жесть, вот жесть.

– Да. Точно. Но знаешь что? Я видела его на днях. Видела этого говнюка, который сделал это со мной.

– О господи, – сказал Джош. – Вот же дерьмо. Где?

– Вон там. – Я указала на холм. – Я как раз шла с Финчли-роуд. Спускалась вниз. Он окликнул меня по имени. Он узнал меня и произнес мое имя, и это было, как будто… как будто я вновь перенеслась на ту игровую площадку. Как будто он имел на меня право, как будто мог распоряжаться мной, моим телом, моим именем. Понимаешь? Мне в течение пары дней казалось, будто я пячусь назад, как будто я поднялась на вершину горы, а потом потеряла равновесие и заскользила вниз. Я шарила руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, но там ничего не было. А потом я кое-что нашла.

Джош вытаращил на меня глаза; на его лице играли оранжевые тени от пламени зажигалки, которой он чиркнул, чтобы закурить «косяк».

– Что?

– Месть. Я придумала месть.

– О господи. Что ты сделала?

– Ничего. Пока ничего. Но я знаю: сейчас для меня это единственный выход. Единственный способ вытащить его из моей ДНК. Я должна сделать ему больно.

Джош поднес «косяк» к губам и затянулся. Затем прищурился и кивнул.

– Это точно, – сказал Джош.

Я быстро взглянула на него. Я лишь облекла в слова то, что было похоронено так глубоко внутри меня, что я сама толком не знала, что это такое, пока не сказала это вслух. Мне нужно было знать, как это воспримет другой человек.

– Ты так думаешь?

– Да. Даже не сомневаюсь. Возможно, он до сих пор бродит по улицам, продолжает издеваться над людьми. Если он сделал это, когда ему было одиннадцать, и это сошло ему с рук, то теперь…

Я снова посмотрела на Джоша. Он предложил мне «косяк». Я покачала головой.

А потом в кустах послышался шорох, и мы оба повернули головы. Две горящие янтарные точки. Блеск рыжего меха. Поднятая вверх морда. Я сунула руку во внешний карман своего рюкзака за собачьими лакомствами, которые теперь хранила там постоянно. Я открыла пакет и протянула его лису. Он подошел.

Я разложила угощение, и мы смотрели, как лис подобрал каждый кусочек, ни разу не взглянув на нас.

– Я хочу помочь тебе, – сказал Джош. – Помочь тебе отомстить. Пожалуйста. Скажи, я могу быть полезным?

Лис сел и выжидательно посмотрел на мою сумку. Он высунул язык и облизнулся. Я посмотрел на Джоша.

– Да. Пожалуйста, – сказала я.

– Как долго они могут держать меня здесь?

Барри вытаскивает из портфеля какие-то бумаги.

– Теперь, когда они выдвинули против вас обвинение, сколько захотят.

– Но они не нашли никаких новых улик. Я это к тому, что они не могут передать дело в суд на основании того, что у них есть.

– Нет. Но они могут и дальше пытаться что-нибудь найти, и, поверьте мне, Оуэн, они переберут каждую нить вашей жизни, каждую ниточку, пока не найдут то, что ищут. До тех пор они будут и дальше таскать вас в ту комнату и задавать вопросы, пока вы не расколетесь.