– А погромче? – предложил лэгиарн.

И Настя, вспомнив занятия хоровым пением, заголосила на все окрестные холмы любимую с детства песенку:

Ничего на свете лучше не-е-е-ту,

Чем бродить друзьям по белу св-е-е-е-ту!

Тем, кто дружен, не страшны тревоги,

Нам любые дороги дороги-и-и!

Нам любые дороги дороги!

Песня оказалась задорной и простой, а главное, всем пришлась по душе, и вскоре друзья уже распевали, кто как умел:

Нам дворцов заманчивые своды,

Не заменят никогда свободы, ла-ла-ла-ла…[1]

Наир попридержал Глелоу, завертелся на вершине холма, чуть обогнав друзей. Песня его оборвалась, и на светлом лице отразилась смутная тревога. Он вглядывался в ясную даль.

Возвышенность, на которую завела путников дорога, отличалась от райских кущ, раскинувшихся вокруг, довольно скудной растительностью. Каменистая почва, поросшая чуть побуревшей травой и мелким кустарником.

Зато вокруг, куда ни глянь, распростёрлись благодатные плодородные земли. Друзья покинули окраины Кирлии и достигли центра южных земель, и это бросалось в глаза.

Прежде на много рильинов вокруг простирались дикие пустоши, теперь же взор радовали небольшие, похожие на игрушечные домики, мелькавшие меж изумрудными островками садов. Эти земли напоминали восточный ковёр с пёстрым орнаментом: светлые пятна полей, яркие полосы скошенных лугов, узкие ленточки речушек.

На юге лежало озеро Кирима, бескрайнее как море. На солнце оно сияло холодным ртутным блеском. Даже отсюда, с вершины холмов, оно потрясало воображение своим размахом. Берега его утопали в зелени садов, и поселений здесь было как листьев в лесу.

Создатель не обделил центральные земли Кирлии ни климатом, ни плодородностью, ни водными ресурсами. И Романова думала, что так должна выглядеть настоящая Земля Обетованная.

По словам Эливерта, Сальвар – городок, где жила Вириян – располагался на самом берегу Киримы. Но, следуя своим путём и выбирая наиболее удобные дороги, друзья несколько отклонились от продвижения к Великому озеру и углубились в земли Креорана.

Однако Настю радовал и этот путь, и открывавшийся взору вид, и это утро, такое странное и замечательное.

Странное – потому что поступок Эливерта оказался весьма неожиданным. В очередной раз в чёрствой душе разбойника отыскалась частица милосердия. Рыжая даже подумала, что у неё самой никогда бы не хватило духу поступить так и помочь девочке.

Конечно, Настя бы ей посочувствовала, пожалела в душе, даже милостыню дала, если бы имела собственные деньги. Но в остальном…

Проще было сказать: «А что я могу? Таких как Граю – сотни. Всех не спасёшь. Я не могу дать ей ничего лучшего».

У Эла тоже ничего лучшего не было. Он сам всю жизнь как перекати-поле: ни кола ни двора, да ещё постоянно на волосок от гибели.

А ведь рискнул! Не побоялся шаткости собственного положения. А мог бы просто пройти мимо, так же как все остальные, пройти мимо простого детского несчастья. Но Ворон оказался способен на сострадание.

И это было странно… и прекрасно.

И все они стали, пусть и случайно, частью этой истории: удивительного утра, и зарождения маленького тёплого огонька добра, пока ещё робкого и застенчивого, как сама девочка по имени Воробышек. Но вот-вот эта искорка расправит крылья и вдохнёт в ещё чью-то душу благотворное пламя любви, тепло заботы, уголёк надежды, как свет далёкого маяка, почти недоступный, но способный вывести к спасению из лесной глуши, из вязких болот, из зыбких кошмаров, с дальних дорог. И это было прекрасно – чувствовать себя частью добра, маленького, человеческого, будничного, но всё-таки добра.

И ещё шевелилось где-то внутри странное чувство – волнующее, притягательное и, в тоже время, пугающее. Настя, прислушиваясь к себе, не сразу осознала, что означает это новое, трепетное смятение, будоражащее кровь, заставляющее иначе смотреть вокруг.

Но, наконец, Романова поняла, что за ощущение не давало ей покоя – это было ощущение жизни, жизни как таковой. Именно жизни, а не унылых серых будней, к которым она привыкла.

Там, на далёкой родине, многострадальной и бесконечно любимой, но ставшей вдруг абсолютно чужой, так сложно было просто чувствовать вкус жизни. Так сложно было поступать в соответствии со своей волей и совестью, когда вокруг столько противоположных мнений, ограничений, запретов, ложной морали. Мечты угасали в зыбких туманах ложных идеалов, тонули в болотах навязанных стереотипов.

А здесь, впервые за долгие годы, Насте вспомнилось знакомое с детства ощущение жизни, лёгкости бытия, истинности своих желаний и веры в чудо. Она училась жить заново. И она чувствовала дыхание жизни, бьющей вокруг ключом.

На долю Насти уже выпало достаточно испытаний. Если задуматься, она не раз стояла у грани, хотя оберегали её заботливые и отважные ангелы-хранители – её друзья, повидавшие немало на своём коротком веку.

Для Наира и Эливерта дорога на Жемчужные Сады, конечно, была увеселительной прогулкой. Они понимали, что на Севере их ждут гораздо более тяжёлые испытания, и каждый шаг может стать последним.

Настя тоже это понимала. Всё, что уже с ней стряслось, это даже не цветочки, а только слабые росточки тех ягодок, что их ожидают впереди.

Но и сейчас любая оплошность могла стоить жизни.

Если бы Наир и Эл не несли столь старательно ночные дозоры, какое-нибудь существо из всякого могло подкрасться и запросто перегрызть горло спящим путникам. И топлюн мог оказаться проворнее и смелее, и сейчас Рыжая бы уже пела тоскливую песню утопленницы в его логове. И, если бы у Эливерта не было такого холодного, отрезвляющего взгляда, ссора с громилой Кед-хейлом могла бы закончиться совсем иначе...

Да мало ли, что ещё могло произойти?

Дело было вовсе не в количестве и масштабе опасностей, выпавших на долю Романовой. Дело было лишь в ощущении – ощущении жизни, борьбы и постоянного состязания с судьбой.

В этом мире Настя не имела ничего, и потому ей нечего было терять, кроме её друзей, в свою очередь, тоже почти ни к чему не привязанных. Раньше она осуждала людей, живущих одним днём – тех, кто не задумывался о завтра, не стремился к стабильности, основательности. Теперь Романова понимала, как можно стать счастливой, не имея ничего материального.

Она даже представить не пыталась, как смогла бы выжить в России XXI века, лишись вот так в единый миг всего: дома, семьи, друзей, знакомых, денег.

А здесь прижилась, и довольно легко. И за столь короткий срок обрела друзей, которых можно всю жизнь искать и не найти. А главное, поняла, что значит жить, действительно жить, пусть даже одним днём.

На самом деле, когда у тебя есть только один день, один краткий миг, за которым неизвестность, ты начинаешь