И мать. И кто-то должен был принести им злые вести о его гибели. Тёмным этим вестником, как единственный выживший, стал я. Стоит ли говорить, что моему приезду Вириян, мягко говоря, не обрадовалась. Ясно-понятно, она обо всём догадалась ещё до того, как я открыл рот для приветствия. Явился один, и этим всё было сказано…

Эл развёл руками, тяжко вздохнул.

– По правде сказать, она догадывалась, что её Давмира больше нет, ещё раньше, до моего появления. Ведь больше года от него не было никаких вестей. Зато молва приносила страшные сплетни о Эсендарской резне, о том, что стражи порядка перебили там всех воров, и жители города теперь могут спать спокойно. Мать Давмира, наверное, тоже чувствовала, что её единственного сына нет уже на свете. Она не дождалась вестей, ни плохих, ни хороших – умерла той зимой. А я приехал по весне, четыре месяца спустя. Вириян увидела меня и разрыдалась. Она всё знала, но до той минуты ещё верила, ещё надеялась, что каким-нибудь чудом Давмиру удалось уцелеть. Сердцу всегда хочется верить… Я убил её последние надежды и обрёк на безысходность. Она до сих пор меня ненавидит за это.

Эл снова замолчал – нелегко ему давалась эта история.

– В тот вечер, вернее ночь, мы долго сидели, и говорили, и молчали. Она ревела навзрыд, потом плакала совсем беззвучно. Проклинала меня за то, что втянул Давмира в свои дела и не уберёг от смерти, что из-за моей глупости, из-за того, что поверил продажной девке, погиб её ненаглядный. И тут же возносила хвалу Небесам, что хоть я уцелел. Плакала от жалости ко мне и ко всем остальным. И спрашивала, зачем я встретился на пути её жениха. И тут же утверждала, что я был его лучшим другом, и сам Великий Небесный послал ему меня в трудный час. Словом, сложные у нас с Вириян отношения. С одной стороны, пусть и ненароком, стал я причиной гибели её жениха, с другой стороны, я – часть её воспоминаний о нём. С кем ещё она может посидеть, вспомнить юность свою и то, каким он был, её Давмир – убийца и вор поневоле. Ну, вот, стало быть, и всё… – со вздохом закончил Эливерт. И добавил в привычной шутовской манере: – Сказочке конец, а кто слушал – молодец!

– А Вириян? Что стало с ней? – спросила, встрепенувшись, Настя, молчавшая до той минуты, как и Граю, и Наир. – Ведь уже столько лет прошло. Как она теперь живёт?

– Неплохо, учитывая, что выпало ей на долю, – Эл взглянул на Романову. – Несколько раз я привозил ей деньги – хотел помочь. В этом нет ничего особенного: помогать тем, кто остался без кормильца, в вольнице – традиция. Но она не приняла ни моей помощи, ни денег. Сказала, что они кровавые, что из-за этих денег погиб Давмир. Потом я понял, что она и в одиночку не пропадёт… Руки у Вириян золотые. Швеёй она стала знаменитой на весь Сальвар, и не только. Вся знать у неё одевается, из соседних земель приезжают. Говорят, даже Лиэлид у неё как-то платье заказывала. А такой талант всегда в почёте. Живёт она скромно, но скорее по привычке. Достаток у Вириян хороший, не бедствует. Дом и хозяйство в чистоте и порядке содержит. Одна. Давмира она так и не забыла. Да, пожалуй, и не забудет никогда. Так и живёт одна. От женихов отмахивается, как от надоедливых мух. И хранит вечную верность тому, кого увидит лишь за Гранью Мира. И пред такой верностью я преклоняюсь! Разных женщин я встречал по жизни, но такую – только одну. Уж здесь все баллады менестрелей не сравнятся с жизненной историей. Так только в сказках верят и ждут. Жаль мне её… От всего моего маленького чёрствого сердца – жаль! Ведь она сама доброта, и любить умеет, как не каждому дано. Она должна отдавать своё тепло кому-то. Вот я и подумал про Граю… Она этой пигалице всю свою ласку нерастраченную отдаст, и у Вириян, стало быть, будет родная душа, дочка…

– Однако только несколько лет прошло, – возразил Наир. – Что, если пройдёт ещё немного времени, и эрра Вириян полюбит вновь, захочет замуж, и дитя чужое станет ей в тягость?

– Нет. Это не тот случай, – категорично уверил Эл. – Вириян никогда не забудет Давмира. Поверь, Наир, лучшей матери для Граю не сыскать, и страхи твои напрасны! Вириян – женщина, достойная уважения и восхищения, с какой стороны ни посмотри.

– От тебя ли я это слышу, – насмешливо спросила Настя, – о, Эливерт, презирающий весь лживый женский род? Давно ли ты говорил, что любовь – болезнь, подобная помешательству, а все женщины – подлые змеи?

– Да, пожалуй, скоро уважать женщин войдёт у меня в привычку, достойнейшая из достойных эрра Дэини! – смеясь, ответил Эливерт. – Ваше замечание вполне справедливо. Но, может быть, я действительно не прав, ровняя всех под одну гребёнку? – Эл повернулся к Граю. – Ну, что скажешь, юная, но достойная уважения птаха? Чего притихла, цыплёнок? Поедешь с нами к эрре Вириян?

Граю сидела, насупившись, перебирала маленькими пальчиками подол платья и сосредоточенно о чём-то размышляла. Лицо её было не по-детски напряжённым, и она беспокойно покусывала нижнюю губу.

– Граю? – серьёзно окликнул её Эливерт, избегая обычных шутливых дурачеств.

Девочка подняла на него огромные ясные глаза.

– Значит, ты – вор… – сказала она, тяжело вздохнув.

Кажется, это был не вопрос, но Эливерт не замедлил с ответом:

– Да. Вор. Разбойник. И людей я убивал. Тебя это пугает?

Граю ещё раз вздохнула, посмотрела прямо в глаза и сказала просто:

– Нет. Я не боюсь тебя. Мне всё равно, что ты плохое делал. Ты добрый и смелый. И не дашь меня обижать. И если эрра, к которой ты меня увезёшь, такая же хорошая – я поеду. Только… – девочка запнулась.

– Только что? – уточнил атаман.

– А ты останешься? – робко спросила девочка. – Я хочу с тобой. Чтобы всегда с тобой…

– Не буду врать тебе, пигалица, – Эл взял её маленькую ручку в свою ладонь. – Не стану тебе обещать то, чего не будет. Вскоре я уеду. Очень далеко… на Север.

– Зачем? Ведь там плохие люди! – встрепенулась Граю.

– Так надо, птаха, – кисло улыбнулся