с вышеприведенным докладом Зинковского, по которым Мишарин еще за год до того, 10 ноября 1920 года, у селения Талай вместе с пятью другими коммунистами попал в засаду и погиб от ружейных залпов по команде Адриана Черепанова «Рота, пли!». Кроме того, не вполне понятно, что за тревога была у местных жителей от помывки еще довольно молодой женщины в бане и якобы устраиваемых ею свадеб, а также почему столь долго ее не могли обезвредить и прекратить «тревожные мучения» населения. Конечно же, все это в путеводителе – нагромождение лжи. Полагаю, что и утверждение о вырванном сердце – мифическая выдумка, ведь тело Мишарина обнаружено не было и обстоятельства его гибели неизвестны.

Согласно же статье Игоря Подшивалова «Жанна Д’Арк сибирской контрреволюции»197, к 1922 году многие бойцы отряда Адриана Черепанова погибли или были расстреляны при поимке, но сами супруги Черепановы как в воду канули. Вскоре их поиски были прекращены. И только через пятьдесят лет выяснилось, что, осознавая бессмысленность дальнейшей борьбы, Адриан и Анна Черепановы распустили свой отряд и поселились в селе Манзурка под фамилией Корепановы[346]. Благо, переделать в документах пришлось всего-то две первые буквы. В конце 1920-х, опасаясь опознания, они уехали на север и поселились в отдаленной фактории эвенкийского кооператива «Нюкша». Адриан Черепанов вскоре стал заведующим этой фактории, а Анна – снабженцем. В 1936 году Анна привезла тяжелобольного Адриана в Читу, где он умер в возрасте семидесяти лет. В факторию Анна не вернулась, работала счетоводом на курорте Дарасун в 140 км южнее Читы, потом заведующей столовой, а перед самой войной переехала в Красноярск. Здесь она начала с продавца и дошла до директора магазина и даже заведующей торгом. В начале 1970-х Анну Черепанову опознал житель Приленья, приехавший в Красноярск навестить сына. Четырнадцатилетним пацаном он видел атаманшу, когда она у него на глазах зарубила его родителей, и запомнил ее на всю жизнь. Следствие подтвердило, что пенсионерка Анна Корепанова и атаманша Анна Черепанова – одно и то же лицо. По фотографии ее опознали другие старожилы. Выдали ее и прихрамывание на правую ногу, и ранившая ее пуля от берданки, которую она всегда носила на шее на черном шелковом шнурке. Но Анну Черепанову не смогли ни казнить, ни судить – вышли все сроки давности.

Эта версия выглядит вполне правдоподобной во всем, кроме одного (срок давности пока оставлю в стороне) – жизни «черепановских» Корепановых в Манзурке. Они – Адриан и Анна – могли поменять что угодно, вплоть до цвета собственной кожи, но реальное происхождение вновь заселившейся семьи в том же районе, где происходили громкие повстанческие события, было бы «вычислено» советскими властями мгновенно.

Еще более сомнительный вариант развития событий в первый период после прекращения Адрианом и Анной Черепановыми вооруженного сопротивления большевикам приведен у Владимира Баранчука в его «Памятнике на берегу Байкала»198. Автор направляет скрывающуюся от обнаружения чету даже не в относительно отдаленную Манзурку, а в самый эпицентр риска – в Качуг и Кутурхай, где их вообще каждая собака знает. И приведенный мотив такого безумства у Баранчука прост: Адриан и Анна «все чаще стали подумывать о том, как там, на родине, живут их дети, чем занимаются, не потревожили ли их большевики». Автор, по-видимому, не в курсе, что «их» дети умерли еще младенцами, а традиционно хорошо налаженное оповещение повстанцев о событиях в поселениях не оставляло шансов на незнание «как там». И он пишет далее: «Прикинувшись обычными гражданами, возвращающимися из поездки к родным в гости, они стали короткими отрезками пути пробираться к Иркутску. Где они ехали поездом, где на попутных подводах, даже местами шли пешком. И вот наконец Иркутск. Решено в Иркутске не останавливаться, хотя здесь у них был дом, по ул. Кузнечной, 15. Но их тянуло туда, где дети, где усадьба, где хозяйство. Оставаться в Иркутске – значит, подвергнуть себя риску быть опознанными и арестованными. Уличив подходящий момент, они договорились с ямщиком обоза, который двигался на Качуг. Доехали до Качуга, теперь предстояло добраться до д. Картухай. Это уже не так далеко. Вот-вот – и они предстанут пред своими родными. Решено сделать небольшой крюк, сначала побывать у своих идейных покровителей, разузнать, что о них слышно в округе: по деревням и селам, и быть готовыми ко всяким расспросам и допросам. По дороге в с. Бирюлька, куда ехали Черепановы, их подвода вдруг была остановлена. Случилось то, чего они боялись. Сотрудник ГПУ Скворцов, проверив документы у проезжающих, опознал их и арестовал 28 ноября 1922 г. Арестованных этапировали в Иркутск».

Затем, как гласят приведенные в «Памятнике…» официальные документы, Адриан и Анна были помещены в Иркутский губернский дом заключения, с ними проводились следственные действия, 17 июля 1923 года было издано постановление старшего следователя при Иркутской губернском суде Мамаева о принятии дела к своему производству, 24 октября того же года в тюрьму поступило обвинительное заключение уголовного отдела Иркутского верховного суда по статьям 58, 64 и 76 Уголовного кодекса для вручения его Адриану и Анне Черепановым, Прокопию Шеметову, Ивану Яковлеву и Даниилу Шелковникову.

Но, как утверждает Владимир Баранчук, «Выполняя принудительные работы внутри тюрьмы, Черепановы с большим усердием трудились и тем самым снискали у тюремной охраны уважительное отношение. Пользуясь репутацией относительно “надежных” арестованных, чета Черепановых совершает побег. Организованная поимка беглецов была неудачной. Они как сквозь землю провалились. Дело было приостановлено. В официальных документах было написано, что супруги Черепановы до суда были выпущены под подписку о невыезде и уехали на Дальний Восток».

И, наконец, приводятся уже известные обстоятельства о подделке супругами Черепановыми «изрядно потрепанных за долгие годы скитаний» документов на Корепановых, появлении их «далеко на севере в Забайкальской области в эвенкийском кооперативе Нюкша фактории Калокан», смерти Адриана Григорьевича в Чите и опознании его вдовы жителем Качугского района. И, как оказывается, опознал прихрамывающую на правую ногу Анну Черепанову в очереди у прилавка на базаре г. Тайгинска Егор Житов.

С выяснением его фамилии сразу же рушится миф о «четырнадцатилетнем пацане», что «видел атаманшу, когда она у него на глазах зарубила его родителей». Дело в том, что известен лишь один случай совершенной повстанцами казни в Житовской деревне, где обитали верхнеленцы с такой фамилией. Согласно сделанным 19 ноября и 11 декабря 1920 года докладам начальника милиции Верхоленского уезда199, совершила его в ночь с 17 на 18 ноября 1920 года «банда белых под предводительством бывшего офицера (ближайшего участника Верхоленского расстрела в 1918 году) Николая Большедворского». «Банда» состояла из