по разным причинам оставшиеся в городе, — зовут вас работать. Делать то, о чем вы мечтали всю жизнь — популяризировать украинскую культуру. Попробуйте найти хоть одно слово из моих статей в «Новой Украине», посвященное чему-то другому! Не найдете! И про притеснения со стороны немецкой власти, когда таковые были, я, между прочим, открыто писал. Ходил в Управу за официальными разъяснениями и публиковал то, что смогу знать! — Сейчас перед Морским стоял уже не наивный юноша, а уверенный в своей позиции взрослый человек. — За что и поплатился. Впрочем, не только за это. Ирония судьбы — наши отовсюду уволили, — за то, что призывал быть готовыми к нападению немцев, немцы — за то же самое. Нашелся кто-то «добрый», кто донос о моем поведении при советской власти написал. Я ведь действительно кричал в начале войны, что фашисты — зло, и что эвакуировать Харьков надо немедленно.

— Для меня не столь важно, о чем были ваши статьи, сколько то, в какой газете они были напечатаны, — перебил Морской. Как ни хотелось перейти к главному, он понимал, что не простит себе молчания на эту тему. — Газета — отвратительная. Власть, поддерживавшая издание этой газеты, — античеловеческая. Остальное не важно. — Тут он сбился. — Но я не знаю, как сам повел бы себя на вашем месте, тут вы правы. И я вообще-то говорю сейчас о другом… — Из-за мешанины с темами вместо эффектной атаки получалось банальное раскрытие карт, но Морской верил в эффект неожиданности и в значение некоторых козырей. — Есть вещи, раскрыв которые, Лариса со Светой могли бы вам навредить. При этом на обеих кто-то напал. И я, разумеется, не могу оставить без внимания тот факт, что вам могло бы быть выгодно это нападение. И я здесь исключительно по поводу расследования нападения на гражданку Горленко и на Ларису.

— Надеюсь, вы шутите? — Денис попятился и заморгал как-то совсем жалобно. — Светлана с Ларисой вытащили меня с того света! Они возились со мной почти полгода, рискуя жизнями. Единственное, о чем я жалею, покидая Харьков, что не смогу отдать долг моим мужественным берегиням. Да как вы вообще могли подумать, что я…

— Вы покидаете город? — удивился Морской.

— Иду на фронт, — ответил Долгов. — Получил направление. Других вариантов в моей ситуации не предвидится.

Новость вызвала у Владимира весьма смешанные чувства. Денис сбегает от ответственности, понимая, что заставить Ларису замолчать не получилось, и расплата за сотрудничество с «Новой Украиной» вот-вот настанет? Или он говорит правду и не имеет отношения к покушениям? Назвался красноармейцем, ступай на фронт — все логично.

— Что вы там про иронию судьбы говорили? — мрачно поинтересовался Морской. — Остаться в госпитале по поддельным документам, чтобы избежать мобилизации, чтобы… позже радоваться, что есть возможность уйти на фронт…

— Вы и это про меня знаете? — На этот раз Денис, похоже, действительно испугался.

— Изучил потенциального подозреваемого со всех сторон, — пожал плечами Морской. — Медсестра, продлившая вам больничный, по случайности оказалась моей дальней знакомой. Она не знала, что вы живы, поэтому откровенничала без опасений. Я очень многое про вас знаю, Долгов. Так что потрудитесь быть откровенным…

— Ох, как нехорошо… — схватился всей пятерней за волосы Денис, нелепо вытирая чубом выступившие на скулах капли пота. — Сейчас мое сотрудничество с «Новой Украиной», так сказать, компенсировалось дальнейшими поступками. Но дезертирства, а намеренного, продуманного и просчитанного мне уж точно не простят.

Из-за угла в этот момент неожиданно появился Коля.

— Отбой задачи! — деловым тоном сообщил он. — Долгов не виновен. О! — Правильно истолковав утвердительный кивок Морского, Горленко улыбнулся: — Вижу, вы уже и сами во всем разобрались. К нападению на мою жену и на вашу дочь, товарищ Морской, этот человек не имеет никакого отношения! — Он протянул Денису руку. — Вы правильно поступили, товарищ Долгов, написав подробную объяснительную в органы. И про работу в «Новой Украине», и про обстоятельства, сделавшие вас пленником Сабурки. И правильно, что написали сразу, как только наши освободили Харьков. Сразу видно, что вы не из-за страха, что кто-то вас узнает и разоблачит, а по велению сердца. Вы честный и храбрый человек. Даже жаль, что вы уже завтра отбываете на фронт — могли бы с нами посотрудничать. У нас в угрозыске храбрые люди на вес золота. — Тут Коля переключился на Морского: — Волшебная медсестра Клавдия выдала мне всю информацию и показала бумаги. Подозревать Долгова не в чем. Мотива нет — он сам во всем признался. А наши вошли в положение и простили.

— Нашлись свидетели, которые видели, как я бежал спасать горящих в госпитале бойцов, — пояснил Долгов. — С учетом этого мне предложили выбор — вместо суда на фронт.

— Кроме того, — продолжил Коля, обращаясь к Морскому, — подозрения снимаются еще и потому, что в момент обоих наших нападений товарищ Долгов находился в палате. Под капельницей.

— Было дело, — кивнул Денис. — Я еще ругался, что не болен. Пока разобрались, что капельницы выписаны по ошибке, пока успокоили меня, что они ничего не лечат, но и не калечат, а просто для проформы пациентам даются, уже почти весь курс прокапали мне. — Он улыбнулся и сказал с нажимом, глядя в упор на Морского: — Я рад, что все прояснилось.

Коля ушел так же стремительно, как появился. Перекинулся с присутствующими буквально парой слов, пожелал Денису удачи, договорился с Морским о завтрашней встрече и ретировался, сославшись на необходимость готовить сына к школе.

— Вы меня не выдали! — осторожно прошептал Долгов через время. — Спасибо! Узнай этот тип, что я намеренно не пошел в феврале воевать, просто фронтом я сейчас не отделался бы.

— Фронт — это не просто, — покачал головой Морской. — Но будьте спокойны, про историю с поддельным диагнозом я уже забыл. Не обучен усугублять. И вы, похоже, правда молодец. Простите, что наговорил дурного! — Извиняться, когда ты неправ лишь наполовину, было глуповато, но портить настроение будущему фронтовику не хотелось. — Забудьте о прошлом. И впредь не оступайтесь. И, знаете, пишите даже на передовой стихи и заметки, не бросайте. Я помню, что у вас хороший слог.

Денис просиял:

— Это самое ценное и самое приятное, что вы могли сказать мне на прощание. А знаете, — заговорил вдруг горячо, — все это — удивительные совпадения! Сначала вы, сами того, кажется, не помня, ввели меня в профессию и наставили на путь всей моей жизни. Не только поддержав мое творчество, но и личным примером. Я зачитывался вашими статьями, еще когда и подумать не мог, что сам тоже стану писать. Потом ваша дочь — согласитесь, это просто знамение какое-то, что Лариса