— Именем Российской Федерации… — начала судья.

Слова гулом звучали в голове у Нины, с каждой минутой ей становилось все хуже, она стояла, вцепившись руками в прутья решетки, чтобы не упасть. Сколько она ни вслушивалась, ей не удавалось понять то, что говорила судья. «Принимая во внимание…» «В связи с представленными доказательствами…» «За недоказанностью…» «Признать…» «Освободить в зале суда». «Освободить»? Они сказали «Освободить»?

Охранник отпер решетку, а она все стояла, стиснув прутья, и никак не могла оторвать от них руки.

— Выходи! — окликнул ее охранник. — Выпустили тебя. За недоказанностью.

Нина с трудом разжала пальцы и, шатаясь, вышла из клетки.

— Наширялась, что ль? — проворчал охранник.

— Я в порядке, — с трудом выговорила Нина.

На поездку в суд ей выдали из тюремной каптерки костюм, в котором она была в день ареста: черные бархатные брючки чуть ниже колена по последней моде и темно-розовую шелковую блузку-казакин с черными агатовыми пуговичками на спине. Она поклялась себе, что выбросит эти вещи или отдаст кому-нибудь, как только выйдет отсюда. Они пропахли тюрьмой.

— Я могу идти? — спросила Нина. — Я свободна?

— Выписку из приговора возьмите у секретаря, а то вам паспорт не выдадут. Да не здесь, в канцелярии, — недовольно пробубнила судья, собирая бумаги.

— Спасибо. — Нина повернулась к Соломахину, все еще топтавшемуся в дверях. — Телефончик не одолжите? На минутку. Я заплачу за разговор.

Оказалось, что она еще умеет улыбаться.

Он так растерялся, что вынул мобильник, но быстро спохватился и, прежде чем отдать ей телефон, сбросил последний звонок.

— Не беспокойтесь, — усмехнулась Нина. — Не стану я смотреть, а номер мне все равно ничего не скажет. Я и без того знаю, кому вы звонили.

Его помятая физиономия перекосилась от злости. Нина выхватила у него телефон, пока он не передумал, и, повернувшись к нему спиной, быстро набрала номер Юли.

— Юленька? Меня освободили. — Она прямо посреди разговора начала плакать. — Да! Да! Ты приедешь? Да, я подожду.

Нина продиктовала адрес суда, предупредила, что будет в канцелярии, и вернула телефон Соломахину.

— Где находится ваша контора? Я завезу вам деньги.

— Не надо! — буркнул он.

— Ну, тогда прощайте.

Соломахин наклонился и зашептал, обдавая ее кисловатым душком нечищеных зубов:

— Запомни, сука: дышишь, пока молчишь. Думаешь, ты такая ловкая с письмами со своими?

— Не надо меня пугать. — Нина сама удивилась, чувствуя, как страх отпускает ее. Словно разжался стальной обруч, который стягивал ей сердце все эти полтора месяца. — Вы слышали, что я сказала на суде? Я не собираюсь никого разоблачать. Так и передайте.

И танцующей походкой она вышла из зала. Дурнота и слабость вдруг развеялись.

На своей маленькой ярко-красной корейской машинке Юля подъехала прямо к зданию суда. Конечно, она привезла с собой Кузю. Он бросился к Нине с такой радостью, что она во второй раз за этот день заплакала. Лишь с большим трудом ей удалось его утихомирить.

— Пристегнись, — велела Юля. — И его с собой пристегни, а то по дороге сюда он все время норовил сесть за руль. Куда едем?

— Можно к тебе?

— Конечно! Мама нас ждет.

— Я хочу отмокнуть в горячей ванне, — сказала Нина. — Не знаю, сколько это займет. Часа три-четыре. Честно предупреждаю.

— Хоть двадцать четыре, — великодушно разрешила Юля. — Хотя нет, двадцать четыре не получится. Я записала тебя на завтра в салон. Прямо с утра, по полной программе. Ну, давай рассказывай, как ты их сделала?

— Давай лучше дома, чтоб не повторять дважды.

Юля удивленно покосилась на подругу.

— Я бы на твоем месте повторяла тысячу раз! Сто тысяч! Я бы всем надоела и все равно повторяла бы. Между прочим, у твоей Тамары сегодня свадьба.

— Я не успею, — вздохнула Нина. — Да и сил нет. Ни моральных, ни тем более физических.

— В тюрьму не надо заехать?

— У меня там треники остались, но лучше я куплю себе новые. Жаль только, с бабой Валей не попрощалась. Это соседка моя по камере, — пояснила Нина. — Ну ничего, она поймет.

Все это Нина рассказала Никите в сжатом виде, без подробностей.

— Ну вот, теперь ты все знаешь, — подытожила она свой скупой пересказ. — Тамаре я позвонила уже на следующий день и только сказала вкратце, что сидела по ложному обвинению, а она мне сразу предложила пожить у Павла на даче в Литве. Я согласилась. Хотелось уехать подальше от Москвы и обо всем забыть. Она мне и визу сделала, и даже фальшивую справку с работы. Я же не могла пойти к Щеголькову! А она добыла справку, будто я работаю в каком-то турагентстве.

— Понятно, — кивнул Никита. — Но я не все знаю. Ты не сказала, как зовут этого гада. Ну, который упек тебя в тюрьму.

На лице у Нины появилось хорошо знакомое ему упрямое выражение. Она ощетинилась, как ежик.

— Это не имеет значения.

— Еще как имеет! — нахмурился Никита. — Думаешь, ты все уже разрулила и он тебя больше не побеспокоит?

— Господи, что за жаргон! «Разрулила»! Ты тоже по фене ботаешь?

— Это не по фене, и давай ближе к делу. Кто он?

— Зачем тебе знать?

— Хочу положить этому конец. Ты же говоришь, он человек известный?

— Депутат Госдумы.

— Ну, вот видишь! Он не оставит тебя в покое.

— А я думаю, оставит. Я ему ясно намекнула через Соломахина, что не стану разглашать его тайну.

— Нина, это детский лепет. — Никита вскочил и возбужденно прошелся по комнате. — Такие люди мерят других по себе. Уж он-то обязательно выжал бы из чужой тайны все, что можно, с выгодой для себя.

— Ты так говоришь, будто его знаешь.

— Может, и знаю. Я со многими депутатами знаком. Кстати, среди них много «голубых». Конечно, они не афишируют, но в узком кругу это ни для кого не секрет. Ну, давай, не тяни!

— Нет.

Нина тоже встала, спустив Кузю с колен. Никита подошел к ней:

— Вспомни, с чего начался этот разговор. Если ты мне не скажешь, кто он, я пущу по следу службу безопасности. Половина тандема мне уже известна: Щегольков. Хорошая фамилия для модельера. Нетрудно будет установить его связи. Так что ты зря стараешься.

— Ну зачем тебе все это?! — в отчаянии взмолилась Нина.

— Я же сказал: чтобы положить этому конец. Чтобы ты была в безопасности. Ну как ты не понимаешь?

Она прошла к дивану и снова села.

— Дай мне слово, что не будешь шантажировать его этой историей.