– Это ещё впереди, – успокоил я. – Вот разогреют народ страшилками, тогда он и покажет, что такое русский бунт, бессмысленный и беспощадный. И будет не только у нас, а по всему миру, где есть такая вредная профессия, как учёные. Останутся только разнорабочие и этики. Впрочем, разнорабочие и так этики по дефолту.

Они ушли, я покосился на экран, кресло Ежевики за её столом всё ещё пусто, опаздывает, чего раньше никогда не случалось.

Всё-таки, как всё сильнее кажется, Константинопольский целенаправленно старается оторвать её от меня. Хотя и непонятно, с какой целью. Мысль вроде бы бредовая, молодых раскованных девчонок пруд пруди, бери любую, но его усилия трудно истолковать иначе. Но… зачем?

Может быть, тоже один из способов затормозить нашу работу? Дескать, впаду в отчаяние… нет, он не настолько дурак, видит же, я не из старомодных дураков, что из-за несчастной любви вешались и стрелялись. Да и любви как таковой нет, просто нечто совпало и в интимной сфере.

Тогда что? Ставка на то, что я эмоционально неустойчив, начну делать ошибки в работе, и всё затормозится? Тоже глупо, наверняка посмотрел моё досье, я характеризован как ариец нордического типа, холодный и невозмутимый. С женщинами в духе трёх немецких К, всё для родины и победы, что значит для науки и хайтека, никаких девиаций, прямой, как лазерный луч.

Может, Ежевика в самом деле чем-то привлекла? Или, как говорили в пещерное время, очаровала?..

Я ощутил, как моя морда перекосилась, идея ещё глупее предыдущих. Дело даже не в ней, как бы ни была хороша в постели, но биология накладывает ограничения, потолок очень низок. Женщины достигают его с лёгкостью и в сексе уже не отличаются от самых умелых и продвинутых. А руководства, что всё ещё выходят для озабоченных, просто перепевают одно и то же разными словами.

Заинтересовать высоким интеллектом не получится, у любого из наших он заметно выше. Такие, как Фауст или Анатолий, вообще не заметят, что у неё есть интеллект. Общности взглядов тоже нет, ей любая философия до лампочки, этику понимает на уровне «не делай другим то, что не хочешь, чтобы сделали тебе», в толкование не вдаётся. Проста, как птичка, и чиста, как рыбка.

Я невольно представил, каким должна быть женщина Константинопольского, что-то вроде болезненной и томной брюнетки в затейливой шляпке с цветами и бантами, в платье под старину и томно читающую хриплым голосом «Цветы Зла» Бодлера.

Возможно, курящую, как вызов миропорядку. Подобные женщины всегда недовольны обществом, что игнорирует их возвышенные и неосознанные интересы, выказывают независимость, они ж не такие, как все прочие, они особенные, вот смотрите на мою шляпку, вы же видите, я не такая, как вы!

Я помотал головой, нет, это не то. Что он задумал?..

Можно предположить, хотя это дико, что Константинопольский задумывал что-то иное, но отошло на задний план, а на переднем осталась именно Ежевика сама по себе, хотя ситуация в таком виде смотрится вообще какой-то дурью.

Вообще-то странно, пусть даже он и донельзя старомодный. Но не может же быть старомодным настолько, что она в самом деле стала для него чем-то вроде… ну, вроде объекта любви?

Бред, конечно, сейчас и самые старорежимные охотно променяли ту призрачную любовь на реальную свободу в сексе. Так что же этот этичный гад задумал на самом деле? Дестабилизировать нашу работу?

Если вот таким примитивным образом, то это донельзя наивно. Не тот солдат, говаривал Бёлль, так этот, и не та женщина, так другая. Раньше хоть отличались друг от друга аристократки и простолюдинки, а теперь на планете одни только простолюдинки с хваткой и запросами портовых шлюх.

Я вздрогнул, Марат с его лязгающими конечностями ухитрился подойти бесшумно, взялся за мой локоть холоднющими пальцами из высокопрочного титана.

– Шеф, – сказал он бодро, – на той неделе?

– Перепроверю, – ответил я. – Нужно исключить любые случайности. И быть готовыми прервать в любой момент… без вреда. Потому на той… если не возникнут помехи.

– На свинках? Или мартышках?

Я покачал головой.

– Нет. Я же говорил, на мне.

Он вскинул брови, у него это получается очень выразительно, всмотрелся в меня внимательнее.

– Чувство вины из-за Кота Баюна? Шеф, это нерационально.

– Но по-людски, – ответил я.

– Ну, – протянул он, – насчёт людскости лучше говорить с Констанинопольским, он такую бодягу заведёт!.. А мы люди науки, у нас дважды два четыре как утром, так и вечером. И даже в скверную погоду.

– Этим отличаемся, – согласился я. – Потому этика никогда не станет наукой, а будет чем-то вроде богословия. Но наш мир всё ещё в Средневековье, у нас не только богословие, но и гороскопы, стыдно сказать!.. Чего стоят ведьмы и бабкованги?

Он вздохнул, развёл руками.

– Мелкие неудобства, шеф, остаточные рудименты… Зато с нашим нейролинком все страны и народы впервые станут семьёй!.. Когда все будут знать друг о друге всё-всё, это же такое наступит…

Я сказал с тоской:

– Семьёй… В семье ещё какие ссоры! Даже драки. И разводы с делёжкой имущества и территориальными претензиями. Берите выше, дружище… Идёт стремительное слияние в единого человека, Большого Адама!.. А вот это и грандиозно… и страшновато даже мне.

Он запнулся, во взгляде метнулось что-то вроде страха. Я смотрел в его расширенные глаза, этот энтузиаст наконец-то ощутил, что мы вроде как с горящим факелом вошли в пороховой погреб.

Холодок прокатился по коже, словно подошёл к проруби в тёмную зимнюю ночь. А ведь окунуться придётся, без этого никак.

– Это конец, – пробормотал он, – конец человечеству?

– Конец, – ответил я и ощутил, что губы у меня стали деревянные. – Конец прежнему… А каким будет новое? Просчитать не успеваем, надо идти, пока не обогнали совсем безбашенные.

Он поёжился.

– Всё-таки верю, выпускаем хорошего джинна. Ну, вроде бы…

– Верит он, – буркнул я, – религиозник! Мало мы вам в революцьях кишков навыпускали!

– Сейчас верить в Бога, – сказал он нравоучительно, – хороший тон среди учёных.

– Чего вдруг?

– Как бы знают больше, – пояснил он. – А кто не верит, тот отсталый. Вот вы хотите быть отсталым?.. Ага, то-то. Хорошо, я пошёл готовить операционную.

Ежевика пришла вечером ко мне домой весёлая и чирикающая, люблю в ней эту особенность, жизнь научных сотрудников куда тяжелее, чем у грузчиков, но от неё словно лучики, убивающие тревогу и неуверенность, все вокруг начинают улыбаться, выпрямляют спины и лыбятся в ответ и даже друг другу

– Марат сказал, – сообщила мне новость, – послезавтра уже можно тестировать третий!.. Хотя кому говорю?.. Ты это знаешь раньше Марата.