– Только бы Константинопольский не пронюхал, – сказал я. – А то припрётся… Надо в какие-то дни закрывать институт как бы на карантин или какие-то внутренние мероприятия.

– Так послезавтра?

– Нет, – отрубил я. – Пока сам всё не проверю.

Она начала выгружать на стол пакеты с едой, не может пройти мимо продуктовой лавки, чтобы не затариться. Известный женский инстинкт, хорошо хоть готовить не рвётся, это уже атавизм, посмотрела на меня блестящими от возбуждения глазами.

– Давно пора!.. Хотя его и не допускают в закрытую часть института, но, думаю, он о ней знает.

– Откуда? – спросил я настороженно.

– У него очки с дополненной реальностью, – пояснила она. – Расположение где что у нас, в общую сеть не выкладываем, излишне, но общую карту помещений видит, стоит только взглянуть на здание с улицы.

– Ага, – согласился я, – и замечает, что есть места, куда его мягко не пускают. А чтобы предположить, что столько места занимают женские туалеты, не настолько дурак, хоть и гуманитарий.

Она отмахнулась.

– Знает, что у нас давно общие туалеты, что рационально позволяет сократить занимаемую площадь, да и поболтать с коллегой можно, сидя рядом на стульчаках… Ты уже поел? Ничего, сейчас ещё разок перекусишь со мной, а то я что-то опять голодная.

Я с удовольствием смотрел, как она хлопочет на кухне, это из женщины вытравить трудно, с пещерных времён закрепилось, и хотя сейчас это больше ритуальные движения, как вон у собаки, когда та делает вид, что закапывает какашки, делая задними лапами два-три небрежных гребка по земле, но всё же выглядит мило и успокаивающе, мол, добыча на столе, всё в порядке, едим и живём дальше.

– Как с Константинопольским? – спросил я.

Она мило прощебетала:

– Завтра иду с ним на их вечер. В честь столетия одного из видных выпускников. Посмотрю, как веселятся гуманитарии!

– Веселятся?

– После торжественной части, – пояснила она, – как у нас водится, танцы и попойка. Насчёт танцев не уверена, но попойка обязательно, разве иначе бывает?.. А гуманитарии, я слыхала, пьют по-чёрному, естественникам не угнаться.

– Не очень-то и хотелось, – пробормотал я. – Ладно, изучай мир.

Она взглянула пытливо, но я сделал вид, что мне в самом деле всё равно, что пойдёт в логово этиков, какую лапшу ей на ухи навешают и какие идеи невольно подцепит, потому что идеи у них красивые, благородные, человечество всё ещё покупается на них, уже беспечно забыт кровавый террор якобинцев и все бесчинства революций, которые устроили этики.

– Возьми зонт, – обронил я. – На завтра обещан дождь.

– Проскочу между каплями, – пообещала она. – Я шустрая.

На этот раз биология взяла своё, всё же повязались перед сном, но как будто ещё кто-то присутствовал, оба это чувствовали и потому сразу же натянули одеяло до подбородков и заснули.

Утром привычно позавтракали, успели вовремя к разблокированию двери в здание, но всё равно, с чем бы я ни работал, мозг помнит, что в конце рабочего дня Ежевика ухватит сумочку и, задорно цокая каблучками, побежит к выходу, куда обещал подъехать за нею на своём роскошном «Майбахе» Костантинопольский.

Наверняка с букетом, даже роскошным букетом, никогда не понимал этого обычая убивать десяток цветов, чтобы поднести их трупы женщине, а та понюхает эти отрезанные пенисы растений, поблагодарит, поставит в вазу, чтобы через два дня выбросить в ведро для мусора.

Ежевика в самом деле всё чаще поглядывала на часики в фитнес-браслете, в какой-то момент сорвалась с места, сказала весело:

– Всем до завтра! Нет-нет, спешу!

Я сделал вид, что не обратил внимания, задержаться после работы не удаётся, но кто-то убегает по неотложным делам раньше, вон Бер вынужден сам забирать ребёнка из садика…

Она пробежала мимо, лишь скользнув по мне взглядом, но мне почудилось, что вид у неё слегка виноватый.

Да ладно, сказал себе успокаивающе, пусть малость пошпионит. Гуманитарии всегда позиционировали себя, как остриё культуры против цивилизации, которая, конечно же, портит человеческую природу, а вот они её спасают. Но сейчас набрали такой власти, что за ними тоже нужно присматривать.

Хотя, конечно, шпионов нередко ещё как перевербовывают.

Поздно вечером тихо прозвенел мобильник, на экране появилось весёлое личико Ежевики. Я удержался от желания тут же ответить, выждал ещё пару трелей, наконец произнёс нейтрально-благожелательно:

– А, Ежевика!.. Ну как дела?

Она выпалила:

– Да тут так весело, не ожидала!.. Они все такие прикольные!.. И умные ребята, так и сыплют шуточками… Я ещё задержусь, тут только разгорается!

Я сжал себя в кулаке так, что пискнуло, но произнёс тем же нейтральным голосом:

– Ну, если весело, почему не веселиться?

Она сказала с облегчением:

– Я тоже так думаю. Хорошо, продолжу. Меня не жди, тут закончится разве что к утру.

Я ответил тем же голосом:

– Мы так не веселились со студенчества.

– Да, тут классно!.. До завтра!

Она отрубила связь, я сидел неподвижно с сильно стучащим сердцем. Какого хрена меня так тряхнуло?.. Ну задержится она на той вечеринке. Ну даже пойдёт с кем-то в его квартиру или в номер гостиницы… Она свободная, как и я свободен.

Мы держимся за свои свободы, нам бы только привилегии, не ущемляя себя ни в чём, но так не бывает, потому смирись, что после вечеринки кто-то поведёт её трахать, как делал и ты в таких случаях.

Это всё понятно, я должен принять, это же как дважды два, чего я дёргаюсь, как какой-то грёбаный этик, что живёт не верхним отростком спинного мозга, а нижним?

Я закрыл глаза, чтобы не видеть те сволочные картинки, что с готовностью начали проступать в подробностях, но под опущенными веками стали ещё отчётливее и ярче.

С полудня нового дня на обширную площадь перед зданием института начал стекаться народ, заполняя её от центра и во все стороны.

Раньше подумал бы, что на праздник, все весёлые, ярко одетые, с гроздьями воздушных шариков над головами, разноцветных и с надписями, отсюда не прочесть, но Фауст сказал с недоброй усмешкой, что будет митинг, а потом шествие.

Я пробормотал:

– Митинг? За демократию или за севрюжину с хреном?

– Сами пока не знают, – сообщил я. – А потом как повернётся. Сперва с танцами и песнями, а как подойдут радикалы, то дальше уже по-радикальи.

Подошли Уткин и Страйдер, но пачку сигарет никто не вытащил, курилка изначально стала разгрузочной болталкой, с брезгливостью посмотрели поверх перил балкона на разрастающуюся в ожидании веселья толпу.