МИМИ

— Ты сегодня настоящая красавица, дорогая. Видел бы тебяотец... — произнесла Тринити Форс, поправляя вуаль Мими, когда они сидели вмашине.

— Он мне на самом деле не отец. И ты это знаешь, — возразилаМими. — Точно так же, как ты мне не мать, а Джек мне не брат. Ибо в противномслучае как нас вообще можно связывать узами?

— Семья есть семья, — отозвалась Тринити. — Хоть мы идругие, но все же мы — семья. У людей тоже есть чему поучиться.

— Ой да ладно, — сказала Мими, закатив глаза.

Ну вот. Наконец-то. Вот и день заключения уз.

На ней платье ее мечты. Сделано на заказ. Настоящее платьеот Бальтазара Вердаго. Сшито из пятидесяти ярдов лучшего парижскогожаккардового шелка, украшено десятками крохотных шелковых розовых бутончиков,блестками, старинным кружевом и перьями страуса. Над ним работали две тысячичасов, не считая еще тысячи, которую бельгийские монахини потратили на вышивку.В сумочке у Мими лежали четки — те самые, которые были с ней при прошломзаключении уз в Ньюпорте. Единственной драгоценностью были серьги отБуччеллати, из жемчуга и бриллиантов.

Мими взглянула на себя в зеркало заднего обзора, любуясьсвоими красными и сочными губами, просвечивающими через тонкую вуаль. Онавыглядела абсолютно безукоризненно. Если бы еще и чувствовала себя так же...Вместо этого Мими размышляла, не совершает ли она величайшую ошибку своейжизни.

«Узы существуют для того, чтобы из них вырываться. Как и правила».

Машина остановилась у собора. Там, должно быть, собралосьвсе сообщество. Сегодня ночью у вампиров будет праздник. Будут танцы,фейерверки и множество тостов в честь счастливой пары. Все превосходноорганизовано. Ей остается только войти в роль. Она может это сделать — еслиперестанет прислушиваться к голосу Кингсли, звучащему у нее в сознании.

Мими вышла из машины, и внезапный порыв ветра поднял вуаль сее лица. Мать провела ее в переднюю, и Мими осталась ждать, пока настанет еечеред войти.

В соборе подружки медленно шли по проходу, с ними —маленькие девочки, рассыпавшие лепестки цветов. Тринити повернулась к Мими датьей последние материнские наставления.

— Иди прямо. Не сутулься. И ради всего святого, улыбайся!Это твое заключение уз!

Потом она тоже прошла в дверной проем и двинулась попроходу. Дверь захлопнулась за ней, и Мими осталась одна.

В конце концов Мими услышала, как оркестр заиграл первыетакты «Свадебного марша» Вагнера. Потом швейцары отворили дверь, и Мими шагнулачерез порог. При виде Мими в ее фантастическом одеянии толпа дружно ахнула. Новместо того, чтобы наслаждаться своим триумфом и положением самой красивойневесты Нью-Йорка, Мими смотрела вперед, на Джека, высокого и стройного,стоявшего у алтаря. Он встретился с ней взглядом и не улыбнулся.

«Давай поскорее покончим с этим».

Его слова обожгли сердце Мими холодом.

«Он не любит меня. И никогда не любил. Не любил так, каклюбит Шайлер. Как любил Аллегру. Он приходил на каждое заключение уз с этойтьмой в душе. С этим сожалением и колебаниями, сомнениями и отчаянием».

Мими не могла это отрицать. Она знала своего близнеца изнала, что он чувствует, — и среди этих чувств не было ни радости, ни дажеоблегчения.

«Что я делаю?»

— Ты готова?

Внезапно рядом с ней возник Форсайт Ллевеллин. А, ну да, онаже вроде как согласилась, когда Форсайт предложил, чтобы к алтарю ее провожалон.

Деваться было некуда. Словно в тумане, Мими оперлась на рукуФорсайта. Слова Джека по-прежнему звенели у нее в сознании. Она шла по проходу,словно зомби, не замечая ни вспышек фотокамер, ни восхищенного перешептываниятолпы — а произвести впечатление на эту толпу было непросто.

На полпути к алтарю Мими вдруг увидела того, кого не ожидалаздесь увидеть, и чуть не споткнулась в своих атласных туфельках.

У конца скамьи стоял Кингсли Мартин, скрестив руки на груди.Он тоже был в смокинге — словно обычный гость. Что он здесь делает? Он жедолжен находиться в Париже! Он должен был уехать!

Кингсли смотрел на Мими в упор.

Она услышала в сознании его голос, громкий и отчетливый.

«Брось его».

«С чего бы вдруг? Что ты мне обещаешь?»

«Ничего. И все. Жизнь, полную опасности и приключений. Шансбыть самой собою. Брось его. Пойдем со мной».

Нет, ну каков наглец! Она уже сделала выбор! Она не можетбросить своего близнеца прямо посреди церемонии заключения уз, да еще и наглазах у всего сообщества! Над этим же будут хохотать не один век. За кого онее принимает? Он что, ухмыляется? Ну точно, так и есть. Он знал, что этозаставит ее передернуться. Ну, она ему покажет! Она бросит это ему в лицо —заставит его пожалеть, что он... что он никогда...

Да о чем она думает? Кингсли здесь! Неважно, что он сказал,— его действия говорят громче любых слов. Ему полагалось бы сейчас находиться вПариже, а вместо этого он здесь, в соборе, на заключении уз — может быть,только может быть! — потому, что он испытывает к ней некие чувства, истинные,подлинные, чудесные, которые он не мог отрицать, невзирая на все свои насмешки.

Может быть, он здесь потому, что любит ее.

«Давай скорее покончим с этим», — сказал ей Джек.

Джек будет любить ее только после того, как они свяжут себяузами. Но исключительно из чувства долга. Исключительно потому, что узыпринудят его.

Мими посмотрела Кингсли в глаза.

«Я не могу...»

БЛИСС

Что это с Мими? Почему она остановилась на полдороге? Накого она смотрит? На Кингсли Мартина? Блисс не видела Кингсли с самого суда надМими. Странно, что он явился на заключение уз. Разве он не венатор?

Мартин!

В ее сознании возник образ. Худой юноша, болезненный ислабый, следующий по пятам за своим двоюродным братом, который старше, сильнее,умнее его. Юноша, восхищавшийся своим героем детства, боготворивший своего Гая,своего защитника и лучшего друга.

Гемелл.

Блисс увидела это, словно наяву. Вот император Калигулавосседает на троне, а его младший хилый двоюродный брат стоит рядом. ТиберийГемелл. Истинный наследник трона. Но в сердце Гемелла нет зависти. Лишьвосхищение. Он сделает все, что велит ему император. Даже согласится наизвращение.

Потом она увидела, как Калигула берет кровь Гемелла, иГемелл превращается из болезненного мальчишки в сильного юношу. Более сильного,чем он когда-либо мечтал. Более быстрого и могущественного. Самая его сущностьпреображается. А следом отчаяние... агония несвязанной души... крики множестваиных в бессмертной крови... а потом покаяние, принесенное Михаилу... ипрощение... и особое задание.