Не знаю, сколько раз я сказала Гордею «спасибо». До сих пор в груди тепло от такой помощи друзей Саркиса.

Честно, я не знала, что такая дружба существует. Это всё было далеко от меня. За гранью моего розового мира, наполненного мечтами о творческом успехе.

Ани толкает меня в бок. Чуть не проехали свою остановку. Выходим. Тут продают кофе и рядом мороженое.

— Хочешь? — предлагаю ей.

— Нет, — крутит головой и, ускоряясь, тянет меня за руку подальше от холодильников.

— Ты чего? — не понимаю. Дети же любят мороженое.

— У нас нет денег на всякие глупости, — важно заявляет она. — А я не малышка. Могу потерпеть без сладостей.

— А я не могу, — останавливаюсь, улыбаясь ей.

Ани так важно сейчас быть взрослой. Она изо всех сил старается ради брата. Каждый раз, глядя на неё, мне становится стыдно за себя в девять лет. Я-то была беспечной малышкой.

— Давай одно на двоих? — мне очень хочется её порадовать в эти непростые дни.

Сколько их ещё впереди? Пока Кис не вернётся в сознание, точно нам никто ничего не скажет.

Ани раздумывает, смешно облизывая губки.

— Ладно. Только самое недорогое.

— Конечно.

Возвращаемся и покупаем простой ванильный стаканчик. Пока идём, она съедает половинку, остальное отдаёт мне. Немного водянистый пломбир, но всё равно вкусный. Наверное, потому что куплен на самостоятельно заработанные деньги.

Подходим к дому дяди Сурена. Охранник открывает нам дверь и, поздоровавшись, пропускает во двор. Оглядываюсь по сторонам. Такая тишина стоит вокруг. И Анаит тоже притихла. Сжала крепче мою ладонь. Идёт рядом едва ли не впритирку.

Заходим в дом. У меня рот приоткрывается от удивления. Диван перевёрнут, кофейный столик с приличной трещиной по толстому стеклу. На полу валяются статуэтки и фотографии. Под ногами хрустит мелкая стеклянная крошка и осколки пластика. С одного окна сорвана занавеска.

— Ничего себе, — выдыхает Анаит.

У меня на языке крутится немного другое слово, но да — ничего себе!

Поднимаю взгляд на звук тяжёлых шагов по ступенькам. Пошатываясь, с ополовиненной бутылкой крепкого алкоголя к нам спускается дядя Сурен. Только нас он не видит. Пьяный. Взгляд мутный, волосы взъерошены, как дополнение творящегося тут хаоса.

— Здравствуйте, — подаю голос.

Нет у меня времени так стоять. Нам надо кое-что из вещей Анаит забрать и ехать дальше.

Дядя Сурен останавливается, пытается сфокусировать взгляд и найти источник звука. Его ведёт в сторону. Не удержав равновесие, он с высоты своего роста падает пятой точкой на ступеньку. Матерится. Ладонями зажимаю Анаит уши.

— О! — дядя Сурен всё же распознаёт меня. — Невестка пришла.

Отпустив Анаит, подхожу ближе.

— Что случилось?

У меня к нему нет жалости. И тепла нет после того, что он сделал с Саркисом. С нами. Но не спросить не могу.

— Однажды, — жуёт собственный язык и делает глоток из горла бутылки, — я бросил своих детей, — трясёт головой. Его качает даже сидя. — Потом, — делает ещё глоток алкоголя, — дети пришли в мой дом. Я думал, это шанс что-то исправить, — глотает ещё из бутылки.

Давится. Часть жидкости стекает из его рта по подбородку на шею.

— Думал, дочь же маленькая, быстро привыкнет. Пацан гордый вырос. В меня, — усмехается, стукнув себя кулаком с бутылкой по груди. — Привязать его к семье хотел. Тестя послушал. Опять. Всё… Всё, сука, всегда должно быть на контроле! И бизнес, и баба, и дети! Сара женили, потом Анаит бы отдали за жирного Ермолова. А там Арман и Нари вырастут. Да у нас будет империя, бля! — заливает в себя ещё бухла. — Я хотел империю. Всю жизнь мечтал. Мы с твоим отцом, — он поднимает на меня стеклянный взгляд, — мечтали. Только твой отец сделал свой выбор. Он вместо империи выбрал дочь. И теперь у него всё. И семья, и наш сраный бизнес! Договора же. Контракт у вас брачный с моим пацаном. А я знаешь где, Стефа? Чё ты молчишь?

— Не знаю, — отвечаю почти шёпотом.

— В зад-ни-це! Я в жопе, Стефа! В глубокой, вонючей жопе! — орёт дядя Сурен, заваливаясь на ступеньки и поднимаясь только со второго раза. — У меня один сын в больнице. Даже без сознания меня ненавидит. Дочь… — хмыкает он. — Ани…

Оглядываюсь на притихшую Анаит.

— Она тоже ненавидит. У неё другой папка. Брат. А я ни хре-на о ней не знаю. И об Армане с Нари тоже ни хрена не знаю. А они вот тут, — обводит рукой пространство, — в этом самом доме росли. На глазах. Последние дни всё пищали «Киса, Киса», как котята. Он их каким-то играм научил. А я не смог. У меня работа, бабки, работа ради бабок, Стефа. Наташа ушла от меня утром, — резко меняется его тон. — Забрала детей, назвала меня мудаком и ушла. Раньше её отец держал. Она его боялась, а меня любила. Больше не боится и не любит. На хер я никому не нужен. Была у меня шикарная любовница, была жена, четверо детей. Ни хуя не осталось. Даже ты, Стефа, — совсем невесело, хрипло смеётся дядя Сурен, — ненавидишь меня сейчас. Да, блядь! Я унизил его! — орёт он. — Я виноват!

— Вы его не унизили, дядя Сурен, — отвечаю не своим голосом. — Вы его почти сломали. Шантажировали единственным родным человеком просто из страха, что ваш сын разрушит вашу мечту. Но он сильнее, чем вы думаете. Он привык бороться. Вы его действительно совсем не знаете. И ещё… — делаю глубокий вдох. Говорить тяжело. — Саркис никогда бы так не поступил. Даже с вами.

Ещё раз поглубже вдохнув, забираю Анаит и вместе с ней поднимаюсь на второй этаж. Она молча собирает нужные ей вещи, а я звоню своему отцу. Это всё, что я могу сделать для дяди Сурена. Если оставлю его одного в таком невменяемом состоянии, не прощу себя. А папа разберётся. Они всю жизнь дружат. Он найдёт подход. Может быть, и тётя Наташа ещё вернётся с малышами. Не знаю… Для меня они всегда были семьёй. Наверное, я просто привыкла к тому, что мой отец тоже много работал.

Папа обещает приехать как можно скорее. Забираю у Ани пакет. Футляр с моей старой скрипкой она несёт сама. Спускаемся. Дядя Сурен всё так же сидит на ступеньках. Покачиваясь, допивает остатки алкоголя.

— До свидания, — говорю скорее по привычке, чем из необходимости. Он не слышит, упиваясь собственными потерями и муками совести.

Выходим с Ани во двор. Тут дышится гораздо легче. В воздухе уже пахнет осенью, несмотря на то что на улице стоит жара. Нам обещают тёплый сентябрь. Посмотрим, можно ли верить прогнозам.

— Так, — собираюсь с силами и стараюсь говорить бодро. Даже улыбаюсь. — Сейчас едем к твоему брату, потом я закину тебя к Галине Алексеевне и поеду на своё первое репетиторство. Так страшно, — признаюсь Анаит. — Зато на пляже можно будет не играть больше.

— Ерунда, — закатывает глаза наша кудряшка. — Меня уже учишь. Нет, там, конечно, мальчишка, — важно рассуждает она. — Они дурачки такие. Прямо как у нас в классе, — хихикает. — А у тебя в музыкальной школе учились мальчики?