ночам. А сегодня я нашел его непочатым и подумал: «У моего отца есть брат. Почему бы не отдать ему опиум? Ведь я моложе, и мне опиум еще не нужен». Возьми и кури его, когда захочешь или когда ты нездоров.

И дядя Ван Луна ухватился за опиум с жадностью, так как от него приятно пахло и его курили только богачи; он взял его, купил трубку и стал курить опиум, лежа целый день на постели. А Ван Лун позаботился о том, чтобы купить трубки и разложить их по всему дому, и притворился, что курит сам, но он только брал трубку в свою комнату и оставлял ее там незажженной. И своим двум сыновьям и Лотосу он не позволял дотрагиваться до опиума под тем предлогом, что он очень дорог, но усиленно потчевал им своего дядю, жену дяди и его сына. И дворы наполнились сладко пахнущим дымом, и Ван Лун не жалел на это серебра, потому что оно купило ему покой.

Так как зима проходила и вода начала спадать, Ван Лун мог ходить и осматривать свои поля. И однажды случилось, что его старший сын последовал за ним и сказал:

– Ну, скоро у нас в доме будет еще один рот, и этот рот твоего внука.

Услышав это, Ван Лун обернулся и засмеялся, потирая руки:

– Сегодня и впрямь счастливый день!

И он снова засмеялся, а потом разыскал Чина, и велел ему идти в город и купить рыбы и хорошей еды и отослал все это невестке, говоря:

– Ешь, укрепляй тело моего внука.

И в течение всей весны мысль о будущем рождении внука не покидала его. И когда он был занят делом, он думал об этом, и когда он был расстроен, он думал об этом, и эта мысль утешала его.

А когда весна сменилась летом, люди, бежавшие от наводнения, вернулись на родину, один за другим и целыми семьями, истощенные и уставшие за зиму, и были рады, что вернулись, хотя там, где раньше стояли их дома, не было ничего, кроме желтой грязи. Но из этой грязи снова можно было сложить дома и покрыть их циновками, и многие приходили к Ван Луну занимать деньги, и он ссужал их под высокие проценты, так как спрос был велик, а залогом служила земля. И на занятые ими деньги они засеяли землю, которая стала жирной после того, как ушла вода. А когда им понадобились быки, и семена, и плуги, и больше нельзя уже было занять денег, некоторые продали часть своей земли, чтобы засеять то, что осталось. И Ван Лун купил у них землю, много земли, и купил ее дешево, потому что людям нужны были деньги.

Но были и такие, которые не хотели продавать землю, и когда им не на что было купить семян, и быков, и плугов, они продавали дочерей, и некоторые из них пришли к Ван Луну, так как было известно, что он человек богатый и сильный и сердце у него доброе.

И он, не переставая думать о ребенке, который должен родиться, и о других детях, которые родятся от его сыновей, когда все они поженятся, купил пять рабынь, потому что Кукушка состарилась, и с тех пор, как уехала вторая дочь, некому было работать в доме. Двух – лет по двенадцати, с большими ногами и крепким телом, и двух еще моложе, чтобы прислуживать им всем и быть на посылках, и одну для того, чтобы прислуживать Лотосу. И всех пятерых он купил в один день, так как он был достаточно богат, чтобы исполнить не мешкая то, что задумал.

Однажды, много дней спустя, пришел человек и привел маленькую, хрупкую девочку лет семи, желая продать ее. И сначала Ван Лун сказал, что не возьмет ее, потому что она мала и слаба. Но Лотос увидела ее, девочка ей понравилась, и она сказала капризно:

– Я возьму эту: она хорошенькая, а та, другая, груба и пахнет козлятиной, и я ее не люблю.

Ван Лун посмотрел на девочку, увидел ее хорошенькие испуганные глазки и жалкую худобу и сказал, отчасти для того, бы задобрить Лотос, отчасти потому, что ему хотелось видеть ребенка сытым и потолстевшим:

– Что же, пусть будет так, если хочешь.

И он купил девочку за двадцать серебряных монет, и она стала жить на внутреннем дворе и спала в ногах на постели Лотоса.

Ван Луну казалось, что теперь в доме у него настанет мир. Когда вода спала и наступило лето и нужно было засевать землю добрыми семенами, он обошел свои поля, осмотрел каждый участок, вместе с Чином обсудил качество земли на каждом участке и решил, что где следует сеять, чтобы земля уродила больше. И куда бы он ни шел, он брал с собой младшего сына, к которому должна была перейти земля после него, чтобы юноша приучался к делу. И Ван Лун ни разу не оглянулся на сына, слушает он или нет. А юноша следовал за ним, опустив голову, с недовольным лицом, и никто не знал, о чем он думает. Но Ван Лун, не глядя на сына, знал только, что он молча идет за отцом. И когда все было решено, Ван Лун возвращался домой очень довольный, говоря самому себе: «Я уже не молод, и мне нет нужды работать собственными руками, потому что на полях у меня есть работники и сыновья, и в доме у меня мир».

Но когда он вошел в дом, то оказалось, что там не было мира, хотя он дал сыну жену и купил довольно рабынь, чтобы прислуживать им всем, и хотя у его дяди и жены его дяди было довольно опиума, чтобы наслаждаться им весь день, мира все же не было. И опять это было из-за сына дяди и старшего сына Ван Луна.

Казалось, что старший сын Ван Луна никогда не перестанет ненавидеть двоюродного дядю и подозревать его в дурных умыслах. Еще мальчиком он своими глазами видел, что его двоюродный дядя полон всякого зла, и теперь дело дошло до того, что сын Ван Луна не выходил из дому даже в чайную лавку, если двоюродный брат сидел дома: он следил за двоюродным братом и дожидался его ухода. Он подозревал его в шашнях с рабынями и даже с Лотосом на внутреннем дворе, хотя это было напрасно: Лотос с каждым днем старела и толстела, и давно уже не интересовалась ничем, кроме еды и питья, и не взглянула бы на сына дяди, подойди он к ней близко. Она была даже рада, что Ван Лун стареет и заглядывает к ней все реже и реже.

Когда Ван Лун вернулся вместе с младшим сыном с поля, старший сын отвел его в сторону и сказал:

– Я не потерплю больше, чтобы твой двоюродный брат оставался в доме, и подглядывал, и шатался по всем комнатам в незастегнутой одежде, и приставал к рабыням.

Сын не посмел договорить того, что думал: «Он смеет даже подглядывать за твоей женой на внутреннем дворе», – потому что он с отвращением вспомнил, что когда-то он сам бегал за женой отца, а теперь, видя, как она растолстела и постарела, он не мог себе этого представить и жестоко стыдился прошлого. Ни за что на свете не хотел бы он напомнить об этом отцу. И он промолчал об этом и упомянул только о рабынях.

Ван Лун вернулся с поля бодрый и весело настроенный, потому что вода сошла с земли и воздух был сухой и теплый, и потому что он был доволен тем, что младший сын ходил вместе с ним. Сердясь на эту новую беду в доме,