– Что такое?

– Есть сведения из Кремля, что скоро будут присуждены наконец первые Сталинские премии. Целый год прошел с тех пор, как пообещали, и вот – наконец. Самая маленькая – не менее пятидесяти тысяч рублей. И в первую очередь премии будут присуждаться писателям. Очень может быть, что в начале февраля-марта кое-кто уже получит. Слышал я краем уха, что и вы кандидат… Так что – заранее, так сказать, поздравляю.

………………………

О Дмитрии Воейкове было известно только одно: что он был жив и здоров. И даже в деньгах не нуждался. Так сообщал дядя Леня «кодом».

Ольга была рада тому, что Дмитрий не появляется вблизи – она дрожала за Дениса.

Денис же потихоньку принялся за работу над романом «Алый снег», но работал нехотя, через пень-колоду…

О судьбе «Ивана Грозного» ничего не было известно – Сталин молчал. Так прошел месяц. И вдруг в середине декабря Дениса Бушуева вызвали в Кремль, к Сталину.

IV

У Сталина Денис Бушуев пробыл ровно 40 минут. Выйдя через Спасские ворота на Красную площадь, Бушуев только тут заметил, что пальто расстегнуто, а шляпу он несет в руке вместе с перчатками. Падал мягкий, тихий снежок. Возле Мавзолея Ленина дворник расчищал тротуар и оглушительно шаркал метлой. Бушуев застегнул пальто, надел шляпу и, слегка отдуваясь, сдвинул ее с потного лба на затылок.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – вслух сказал он и направился к Гранд-отелю, где его ждал Миша, с машиной.

Странные, противоречивые чувства переполняли его. Одно чувство – и он сознавался в нем – было чувство некоторого тщеславия: все-таки, он виделся и долго говорил с человеком, которого знает весь мир и перед которым одни – благоговейно преклоняются, другие – дрожат, третьи – ненавидят лютой ненавистью. От одного слова этого человека; летят правительства, государства, Красная Армия парадным маршем занимает целые страны. И этот человек сорок минут занимался Денисом, его творчеством, его личной жизнью.

Другое чувство – было чувство откровенной озлобленности, смешанной с каким-то беспокойством.

Сталина Денис видел несколько раз. Видел он его в правительственных ложах театров, на банкетах в Кремле, но видел как-то всегда издали.

Теперь он с ним столкнулся лицом к лицу.

Невысокий, с солидным брюшком и с немного приподнятым левым плечом, узколобый и рябоватый, с кислыми усами и небольшими темными, блестящими, как у мыши, глазами, Сталин производил неприятное впечатление. Первое, что бросалось в глаза, это – резкое расхождение между настоящим Сталиным и его фотографиями и портретами. Исключение в этом смысле составляли знаменитая «сталинская» тужурка, синие брюки и кожаные сапоги, которые были и на настоящем Сталине, и на его портретах. Поразил Дениса его сильный грузинский акцент. О сталинском акценте Денис, конечно, знал, но никогда не думал, что он настолько силен, что напоминал интонации, с которыми рассказываются знаменитые армянские анекдоты. Говорил, однако, Сталин мало, больше слушал Бушуева. Слушал иногда с чуть полуоткрытым ртом, показывая черные нижние зубы. Эта манера – с лушать собеседника с полуоткрытым ртом – больше всего поразила Бушуева во внешнем облике Сталина.

В уме же Сталину отказать было нельзя – это Бушуев сразу отметил. Все, что он говорил, было продумано и веско. Что же касается до вкуса, то тут Бушуеву показалось, что вкуса Сталин начисто лишен. О вкусах Сталина он еще раньше много слышал. Над надписью Сталина на юношеской поэме Максима Горького «Девушка и смерть» – «Эта штука сильнее, чем „Фауст“ Гёте. Любовь побеждает смерть», – смеялась вся литературная Москва. Аккомпаниатор скрипача Ойстраха, Всеволод Малинин рассказывал Денису, как однажды, на концерте в Кремле, он обратил внимание на то, что Сталин вовсе не слушает игру Ойстраха, а смотрит на его, Малинина, карман брюк, из которого высовывался очешник, и ждал, видимо, когда этот очешник упадет на пол. Все замечания Сталина по поводу художественной стороны поэмы «Иван Грозный» показались Бушуеву безвкусными.

Иное дело – идейная сторона поэмы. В ней-то, собственно говоря, и было все дело.

Сталин прямо сказал Бушуеву, что образ Грозного неверен и исторически, и психологически. По мнению Сталина, Грозный был одним из величайших людей, принесший колоссальную пользу России. Учреждение опричнины Сталин считал исторически оправданным, ибо без нее немыслима была бы борьба с боярами и немыслимо бы было проведение тех государственных реформ, которые наметил и частично провел в жизнь Грозный. Когда же Денис заикнулся о том, что методы, при помощи которых Грозный проводил в жизнь свои идеи, кажутся ему бесчеловечными и предельно жестокими, Сталин кратко сказал: «Все великие ломки неизбежно идут через кровь».

Когда Денис стал прощаться и встал, встал и Сталин. И, глядя на Дениса снизу вверх, – он показался Денису очень маленьким, – высказал наконец то, что было главной и основной, видимо, причиной вызова Дениса к Сталину.

Сталин приказал Денису Бушуеву подумать над тем, что он, Сталин, сказал Бушуеву, и переделать поэму в соответствии с его, Сталина, указаниями. Заключительную сцену, в которой опричник Ванька-Ястреб смело обличает и обвиняет царя в тяжелых преступлениях, Сталин забраковал целиком. «Выкинуть, выкинуть всю эту сцену», – сказал он.

Потом осведомился – не нуждается ли Бушуев в чем-либо? Есть ли у него спокойное и тихое место для творческой работы, достаточно ли средств, велика ли семья… Денис уловил, что личная жизнь Бушуева интересует Сталина так же, как летошний снег, и что спрашивает Сталин о ней только из желания казаться простым и внимательным.

…Подходя к Гранд-отелю, Бушуев вспомнил, что обещал после свидания со Сталиным немедленно позвонить Ольге. Он махнул рукой Мише, чтобы тот продолжал ждать, и вошел в вестибюль гостиницы. Раздумывая над приказом Сталина, Денис все больше и больше мрачнел. «Как же я буду переделывать поэму? – мучительно думал он. – Образ Грозного для меня совершенно ясен, и никакого другого Грозного я не вижу…»

Он позвонил Ольге, вышел из гостиницы, сел в машину и поехал домой. Миша знал, что Бушуев был у Сталина, и сгорал от любопытства. Не выдержал:

– Ну, Денис Ананьич, каков же из себя товарищ Сталин-то?..

V

За окнами, в саду, лежал глубокий снег. Возле того места, где весной адмирал Топиков пытался поставить телефонный столб, стояла кормушка для приблудных птиц, главным образом, воробьев и галок. И Денис, стоя у окна, видел, как Настя сыпала пшено в кормушку.

Ольга взволнованно ходила по комнате и не могла скрыть радости от такого, как она выразилась, «благополучного» исхода свидания Дениса со Сталиным. Все хорошо. Главное – Денис, ее Денис в безопасности, в полной безопасности.

– Я не понимаю тебя, Ольга… – говорил Денис, не поворачиваясь и глядя в окно. – Неужели ты не видишь, что требование Сталина – циничное насилие над моей творческой волей… над человеком вообще?

– Понимаю и не спорю, Денис. Но тебе-то что до этого?.. Я верю в тебя, в твой талант, и убеждена, что поэму ты переделаешь великолепно…