застольях. Следы таких злоупотреблений, говорилось в материалах, вели в высокие кабинеты в Министерстве угольной промышленности — к заместителям министра и начальнику Главного управления шахтостроения. В качестве свидетельства тесных контактов с этим министерством рассматривалось награждение Павленко и ряда его соратников значком «Отличник социалистического соревнования угольной промышленности», на основании приказа, подписанного министром угольной промышленности[617].

Помимо Министерства угольной промышленности под огонь критики попали другие ведомства — Министерство нефтяной промышленности, Министерство строительства предприятий машиностроения, Министерство пищевой промышленности Молдавии, банковские структуры. Ряд чиновников из этих организаций были обвинены во взяточничестве и злоупотреблениях. Свою порцию резкой критики получили местные структуры Военного министерства, прежде всего комендатуры, а также органы военной контрразведки, госбезопасности, милиции, руководители которых взаимодействовали с УВС, не обращая внимания на нарушения «лжевоеннослужащих», и вовремя не раскрыли характер организации.

Подготовленный проект постановления Совета министров СССР содержал критику соответствующих ведомств и практические указания. Генпрокурору СССР поручалось «тщательно расследовать материалы о преступной организации и привлечь к уголовной ответственности не только ее участников, но и всех должностных лиц, которые вошли с ними в преступную связь и оказывали им то или иное содействие, предавая интересы государства»[618].

Персональные предписания «строго наказать тех лиц, которые вследствие ротозейства не приняли должных мер к разоблачению преступной деятельности фиктивной организации» были сформулированы в адрес министров угольной промышленности, финансов, военного министра, министра госбезопасности, министра строительства предприятий машиностроения и министра нефтяной промышленности. Двум замминистра угольной промышленности предполагалось объявить выговоры за «притупление бдительности». Начальника главка этого министерства, отвечавшего за строительство шахт, по той же причине предлагалось снять с должности[619].

Поиски в архивных фондах Совета министров СССР соответствующего постановления, принятого на основании этих проектов, не увенчались успехом. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что документ так и не был подписан. Очевидно, что постановление затрагивало интересы слишком широкого круга влиятельных руководителей. Кроме того, оно вскрывало неприглядную картину теневых сторон экономики и беспорядков в государственном аппарате. Не исключено, что свою роль сыграла смерть Сталина и новые, куда более насущные заботы и реорганизации правительства, занимавшие внимание новых руководителей страны.

Вместе с тем рассмотрение дела Павленко в руководящих структурах Совета министров, конечно, не могло пройти бесследно. Указание о чистке чиновников, причастных к организации Павленко, фактически было выдано, даже если его не оформили в виде постановления. Свою часть пути в этом направлении прошли также органы прокуратуры и госбезопасности. Уже на первых допросах арестованных были выяснены их контакты вне организации.

По мере выяснения подробностей дела сформировались две группы «пособников». Первые действовали из корыстных интересов за взятки. Вторые в целом не переходили черту формальных отношений с УВС, но были виновны в отсутствии должной бдительности и «благодушии». Судьба и тех и других была предрешена, хотя и по-разному. С представителями второй группы разобрались быстро и без особых хлопот при помощи увольнений и партийных взысканий.

Наказанное «благодушие»

Различные чиновники, попавшие в переплет дела Павленко, могли рассчитывать на более объективное отношение к себе, чем участники УВС. Важной причиной этого была своеобразная иерархизация советской уголовной политики. Как показали многочисленные исследования историков, в послевоенный период наблюдалась неравная ответственность перед законом рядовых граждан, с одной стороны, и руководителей и даже рядовых членов партии — с другой. В отношении последних наказания за злоупотребления и преступления нередко (хотя не всегда) ограничивались перемещением в другое кресло или партийными взысканиями. «Чаще всего снятые с должностей и переведенные на новое место работы представители номенклатуры и там продолжали вести привычный им образ жизни, и по-прежнему воспринимали свои посты как место получения подпольных доходов», — пишет исследователь коррупции в послевоенном Ленинграде, приводя в подтверждение этого тезиса конкретные факты[620]. Такие явления характеризуются в литературе как свидетельства укрепления судебного иммунитета советской номенклатуры[621].

Нормативным основанием для активного вмешательства партийных комитетов в прокурорско-судебную сферу стало изменение баланса сил между карательными и партийными органами после прекращения Большого террора в конце 1930‐х годов. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, принятое 1 декабря 1938 года, предусматривало, что аресты членов партии допускались только по согласованию с секретарями районных, городских, краевых, областных комитетов или ЦК компартии союзных республик[622]. Кроме того, члены партии должны были исключаться из партии до их предания суду. В результате, как говорил один из руководителей союзной прокуратуры, привлечение членов партии к уголовной ответственности фактически оказалось «изъято из компетенции судебно-прокурорских органов»[623].

Опираясь на приоритет партийности, местные руководители, как показывают документы, нередко запрещали расследования злоупотреблений номенклатурных работников и их привлечение к уголовной ответственности. В тех случаях, когда речь шла о серьезных преступлениях, а потому прямой запрет на привлечение к суду был опасным, применялись другие методы защиты: снижение сроков наказания, оправдательные или условные приговоры, затягивание дел и их последующий развал и т. д.[624] Широкое распространение подобных явлений позволило генпрокурору в докладной записке в ЦК ВКП(б) незадолго до смерти Сталина сделать обобщающий вывод: «На самом деле, существует два уголовных кодекса, один для коммунистов и другой для остальных. Есть много примеров, когда за одно и то же преступление члены партии остаются на свободе, а беспартийные попадают в тюрьму»[625].

Фактическое разделение юстиции по сословному принципу было следствием многих факторов. С одной стороны, нарушения отдельных чиновников ставили под удар коллективной ответственности аппаратную структуру в целом, что стимулировало круговую поруку. С другой — не стоит сбрасывать со счетов влияние корпоративной номенклатурной морали, которая допускала терпимое отношение к злоупотреблениям в своей среде. Однако было бы неправильно считать, что судебный иммунитет служил исключительно интересам чиновников, совершавших преступления. В чрезвычайно жестоком и пронизанном репрессиями сталинском государстве он выступал гарантией относительной защищенности функционеров, постоянно рисковавших попасть под удар за неизбежные нарушения, без которых в сложившейся системе невозможно было работать. Дело Павленко в числе прочего демонстрировало, как работали такие механизмы.

Получив списки чиновников, контактировавших с организацией Павленко, следствие достаточно быстро выяснило, кто из них действовал за взятки. В этом случае вопрос решался достаточно просто при помощи арестов. Так, 25 декабря 1952 года под стражу взяли управляющих львовской конторой и белорусской республиканской конторой Промбанка. Первого обвиняли в сокрытии приписок в организации Павленко и выплате