ей большой премии за рационализаторские предложения по документам от Министерства угольной промышленности. Второму поставили в вину, что он «давал задание своим подчиненным работникам подыскивать для организации Павленко строительные работы на территории Белоруссии». Оба чиновника на допросах признали получение взяток от Павленко[626].

Куда более сложной была криминализация или, по крайней мере, политическая дискредитация рутинного взаимодействия многочисленных хозяйственных руководителей с УВС. Такие связи не выходили за рамки обычных практик. Они предполагали сочетание формальных отношений с неформальными, определенный уровень доверия, возможность решения различных вопросов посредством личных контактов в обход тяжеловесных и длительных официальных согласований. Именно так работала советская экономика, и она не могла работать иначе. Беспристрастное рассмотрение вопроса было невозможно без априорного признания этого очевидного факта. Однако с самого начала дело УВС находилось под сильным политическим давлением. Это предполагало, что независимо от обстоятельств все чиновники, контактировавшие с Павленко, — неважно, в какой мере они были действительно виновны, — должны быть выявлены и примерно наказаны.

В соответствии с требованиями сверху в Москве в Главной военной прокуратуре в начале 1953 года собирались компрометирующие материалы на ответственных работников Министерства угольной промышленности СССР, объекты которого составляли львиную долю среди заказов УВС[627]. Судя по документам, следователи старались представить в качестве подозрительных и недопустимых все контакты чиновников этого министерства с Павленко. Так, в справке от 5 февраля 1953 года, подписанной помощником главного военного прокурора, подробно описывалось взаимодействие Павленко с замминистра угольной промышленности Э. О. Миндели[628].

Всего было зафиксировано два эпизода. Первый касался распоряжения Миндели произвести оплату удорожания стоимости земляных работ, выполненных УВС во время строительства дороги в районе Владимира-Волынского. Соответствующие телеграммы за подписью Миндели, как выяснило следствие, были направлены руководству треста «Западшахтострой» и львовской областной конторы Промбанка в августе 1950 года. Второй эпизод относился к январю 1951 года, когда Миндели во время командировки на объекты шахтного строительства в Смоленской области встретился с Павленко лично. Павленко был представлен ему как руководитель одной из подрядных организаций. Знакомство было закреплено обычным ужином в гостинице. Как заявил Павленко на допросе, никакого конкретного разговора с Миндели в тот вечер не было. Такой разговор состоялся на следующий день в Смоленске в конторе Промбанка. Миндели дал распоряжение главному инженеру треста «Дорогобужшахтострой» погасить задолженность, которую трест имел перед организацией Павленко.

Излагая эти факты, военные прокуроры никак не оценивали законность действий Миндели. Очевидно, потому, что никакого криминала в них не было. Замминистра в данном случае решал рутинные управленческие вопросы, связанные с взаимодействием подчиненных ему структур с их подрядчиком. Прокурорам пришлось свести дело к традиционным заявлениям об отсутствии бдительности. Несколько раз употребив крепкие выражения о «преступной организации» УВС и ее «главаре» Павленко, военная прокуратура сделала вывод: «Вступая с Павленко в отношения служебного порядка, тов. Миндели, проявив беспечность, не поинтересовался, кем является Павленко, что за „организацию“ он возглавляет и на каком основании эта „организация“ работает на строительстве предприятий „Главцентршахтостроя“, которые были по июнь 1951 года непосредственно подчинены тов. Миндели».

Это заключение выдавало очевидную несостоятельность обвинений. Как хорошо знали следователи, Павленко действовал на основании легально оформленных договоров с соответствующими шахтостроительными трестами. В обязанности Миндели не входило проводить проверку подрядчиков. Такие претензии гораздо больше оснований было предъявлять самим прокурорам, работавшим на местах.

Однако подобные очевидные аргументы никого не интересовали. Дело дошло до советских верхов, а значит, требовалось ритуальное «жертвоприношение». Возможно, в судьбе Миндели какую-то роль сыграли политические изменения после смерти Сталина. Во всяком случае, в 1954 году из министерства он перешел на должность заведующего лабораторией во Всесоюзный научно-исследовательский институт угольной промышленности. В научной сфере он работал и все последующие годы[629].

По аналогичному сценарию и столь же безуспешно собирались компрометирующие материалы против другого высокопоставленного руководителя Министерства угольной промышленности — начальника Главного управления шахтного строительства А. Т. Картозии. По должности он чаще контактировал с Павленко, чем Миндели, поскольку непосредственно отвечал за строительство новых шахт и их инфраструктуры. Их знакомство произошло в 1950 году в связи с привлечением организации Павленко к подрядным работам на Порицких шахтах в Западной Украине[630]. Последующие контакты касались и других объектов, которые курировал главк Картозии, — в Эстонии и Смоленской области.

Показания Павленко и самого Картозии, который допрашивался военными прокурорами как свидетель, однозначно доказывали, что их взаимодействие касалось рутинных служебных вопросов: согласование договоров подряда, выполнение обязательств со стороны заказчиков (которых курировал Картозия) перед подрядчиком (Павленко), просьбы к подрядчику ускорить те или иные работы[631]. Обычные контакты во внеслужебной обстановке во время случайных застолий не представляли собой ничего особенного. Единственный эпизод, показавшийся следователям перспективным, касался уже упомянутого премирования Павленко за удешевление строительных работ[632]. Прокуроры пытались обнаружить в этом случае корыстный мотив, возможно взятку. Однако Картозия, подробно допрошенный о премии, твердо и уверенно показал, что выплаты были произведены в соответствии с законом на основании решения технического совещания, акта о принятых работах и с согласия конторы Промбанка[633].

В общем, как и в отношении Миндели, прокуроры смогли сформулировать в адрес Картозии претензии неопределенно-политического характера. Он обвинялся в том, что, «познакомившись с Павленко в 1950 году, проявил беспечность и не заинтересовался, кем в действительности является Павленко и что за организацию он возглавляет». Павленко же при его «покровительстве на протяжении 1950–1952 годов активизировал деятельность своей преступной лжевоинской организации в системе Министерства угольной промышленности СССР». Отсутствие признаков взяток было «компенсировано» упоминанием, что на одной из встреч на квартире Картозии в Москве Павленко принес с собой «часть зажаренного поросенка и другую закуску»[634].

Несмотря на сомнительность предъявленных претензий, в судьбе Картозии сыграл роль все тот же политический фактор. Заранее назначенный виновным в «утрате бдительности», он в 1953 году уехал из Москвы на родину в Грузию на должность начальника комбината «Грузуголь». В 1957 году, когда изменились общие политические условия в стране, Картозия вернулся в столицу. Работал на разных должностях в Госплане и Госстрое СССР[635].

Пока неизвестно, насколько далеко зашли чистки в Министерстве угольной промышленности СССР в связи с делом Павленко. Замминистра В. Т. Шибаев, с которым Павленко встречался по крайней мере однажды для решения производственных вопросов[636], в 1954 году был назначен начальником комбината «Ворошиловградуголь». В официальной биографии Шибаева это перемещение