– Тебя тоже не трудно.

– Ах ты…!

– Не кричи. Ты тянешься ко мне с первого мгновения, как увидела. Гораздо сложней открыть тебе на это глаза. – и, не обращая внимания на мой готовый лопнуть от возмущения вид, добавил. – Кстати, про глаза. Ты накрасилась слишком ярко. Мне не нравится.

Я удовлетворенно фыркнула. Конечно, ему не нравилось. С веками, обведенными темными тенями и ягодными губами, я выглядела старше и злей. На то и был расчет.

– Не моя вина, что ты придумал себе какой-то образ. Невинных девиц подают в другом ресторане.

Он поморщился, как будто я произнесла грубую непристойность, а потом протянул руку и взял меня за подбородок. Я дернулась, чтобы освободиться, но он удержал. С нажимом провел большим пальцем по губам, на подушечке остался красный след. Стёр помаду, козел.

– Так гораздо лучше.

– Чёртов садист! Да что ты себе…

Я вскочила со стула и бросилась к выходу, но он преградил мне путь, задержал в кольце рук.

– Пусти.

– Нет.

– Пусти.

– Не глупи. Нам надо поговорить.

– Поговорить? Ты разве слушаешь? Скажи уж, что тебе просто нужно больше времени, чтобы меня переубедить.

Он негромко рассмеялся, его дыхание щекотало мне макушку.

– Умная девочка. И смешная. Ты всё время меня смешишь. Мне хорошо с тобой.

Язвительный и невозмутимый Майк был неуязвим, его невозможно было победить. Но такой, как сейчас… Серьезный и открытый, он был гораздо более опасен. С ним невозможно было сражаться.

– Майк… – я обняла его.

– Что, моя девочка?

Я с усилием помотала головой.

– Не твоя. Не говори так.

– Мишель не ревнует меня, никогда. Не беспокойся об этом.

– Оттого, что это норма для тебя, это не становится нормальным для меня. Это неправильно, то, что ты предлагаешь мне.

– И что же неправильного я тебе предлагаю?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я!

– Я хочу услышать от тебя.

– Мимолетную связь. Встречи украдкой. Второе место, всегда неглавная роль. Томительное ожидание. Звонки под запретом. Никаких обязательств. Неясное будущее. Как скоро я наскучу тебе, скажи? Ты ведь наверняка не впервые в такой ситуации и знаешь, насколько далеко распространяются границы твоего интереса?

– Нет.

– Что нет, не скажешь?

– Нет, я впервые в такой ситуации.

– Когда ты предлагаешь кому-то свою постель раз в месяц?

– Когда мне хочется кого-то забрать себе.

Одной рукой он обнимал меня за плечи, вторая же проскользила по моей спине и, оттянув пояс и резинку трусов, обхватила зад, несильно сжав.

«В мужские брюки засовывают ноги, а в женские – руки».

Он шел с козырей, знал, что слова на меня не действуют, но прикосновения… Мне так хотелось согласиться, сказать да, просто уступить, но урок, который я твердо заучила, гласил, что нельзя за желания сердца расплачиваться сердцем.[132] Он хочет откусить слишком много.

– Я ухожу домой.

Мой голос был спокоен и тверд, я не сомневалась в тот момент. Единственно верным будет отказать Майку, избежать искушения, попробовать завязать отношения с кем-то, с кем я буду на равных.

– Нет, не уходишь.

– Это почему же еще?

– Потому что я тебя никуда не пущу.

– Я не собираюсь спрашивать у тебя разрешения.

– А ты попробуй вырваться.

Похолодев, я дернулась раз, другой из его рук, но он был сильным и спортивным мужчиной, а я – женщиной, всем видам фитнеса предпочитающей мирный пилатес. Стараясь не поддаваться панике, проговорила, старательно сохраняя ровный тон.

– Майк, ты не можешь удерживать меня против воли.

Он хмыкнул, как будто я сказала в очередной раз что-то, что его развеселило, а потом поцеловал меня в висок.

– А хочешь мое предсказание?

– Нет.

– Но я все же скажу. Ты честная, верная и всегда поступаешь по совести, я вижу это – и мне это нравится. Но еще ты устала, не так ли, очень устала быть самой сильной, быть одной? Ты хочешь меня, жаждешь согласиться, но если скажешь «да» – то будешь плохой и не сможешь себя простить. Ведь так, я прав, Ева?

– Так, – я шептала. – Прав. Ты понимаешь теперь? Отпусти меня.

– Нет. Не отпущу. Я предлагаю тебе другое. Не покровительство – но безопасность. Свою любовь. Надежность. И ты можешь звонить мне в любое время.

Как же сладко он пел, как же тонко плел свое паучье кружево.

– Я не могу согласиться. – я чувствовала, что произношу ее с совершенно противоположным смыслом – и он чувствовал.

– Тогда… Тогда я просто…заставлю тебя… – он поцеловал меня, оборвав собственную фразу. Его руки ловко расстегнули мой ремень, потянули брюки вниз. Не отрываясь от моих губ, он, подхватив меня под ягодицы, приподнял и усадил на стол. Я помотала головой, тяжелой и темной.

– Не надо. Пожалуйста.

Звуком греха звякнула пряжка ремня, расстегнулась молния на его штанах. Он вошел в меня, мокрую и готовую, не спрашивая позволения, не дожидаясь приглашения. Знакомое чувство боли и сладости прошило позвоночник.

– Майк…

Я не знала, о чем умоляю – прекратить или продолжать. Замедлившись, он приблизил рот к моему уху, потянул за мочку губами, прошептал сталью, завернутой в лепестки орхидеи:

– Ты не виновата. Ты не могла сбежать. Я сильней. Злей. Умней. Только я, твой злой волк, всему виной. Тебе ведь это нужно было, чтобы кто-то решил за тебя? Я смогу вынести нас обоих. Доверься мне.

Я сжалась, ненавидя себя и его, мечтая высыпаться песком сквозь пальцы. Почему он прав, почему я не могу доверять сама себе? Майк замер вместе со мной, мой великодушный победитель, давая моим мышцам время отмереть и снова расслабиться. Обхватив мою нижнюю губу, он стал сосать ее, как будто она была полна меда. Я не хотела, но снова откликнулась на его ласки, подалась навстречу бедрами. Он задвигался быстрей, резче, тугая волна поднялась от моих пяток выше, скрутилась в низу живота, сейчас, еще мгновение… но он снова остановился, не пустил меня на пик, внутри неприятно дергало и пульсировало от горячего голода.

– Доверься мне.

– Майк, я думаю…

Он положил пальцы мне на губы.

– Тшш. Не думай.

И, не в силах больше сражаться, мечтая сдаться на милость, я потерялась в его воле, согласилась потерять себя. Прилив облегчения накрыл меня с головой и вымыл все мысли, и я вклеилась в его гладкую влажную кожу, пахнущую мускусом и металлом. Женщина, которую я знала, растворялась в этот момент, исчезала, становясь кем-то другим, кем-то чужим и отчаянным. Кем-то, у кого в груди зиял провал, в который сколько ни сыпь – все мало.