пристально и сказал:

— Я читал, что, когда человек испытывает потрясение, он меняется. Начинает понимать языки, которые никогда не знал. Внезапно играет на инструментах, рисует или сочиняет стихи.

— Ты это к чему? — осторожно поинтересовался я, хотя отлично понимал.

— Тебе со мной уже неинтересно, я же вижу. И… у меня больше никого нет. Только родители.

— Нет! — сказал я с уверенностью и постарался, чтобы она передалась другу. — Наша дружба не закончится, обещаю. Просто замотался, сосредоточился. Вот решу проблемы, и все будет по-прежнему.

Вспомнить бы еще, что мы обсуждали в этом возрасте, какими тайнами делились. Илья всегда не очень разбирался в людях, зато удачно женился на Светлане, пусть и поздно. А мне с женщинами то ли не везло, то ли я негоден для семейной жизни, и они со мной портились. Или, может, в отличие от Ильи, чаще полагался на сердце, а не на разум, и не замечал очевидного. Илья же — чистый логик, с детства у него ко всему научный подход.

— Родители сегодня пошли в театр, — сказал Илья, — так что звони хоть обзвонись. А можно видик посмотреть, у тебя-то тоже никого. Оставайся у меня! Круто же!

— Борька с Наташей будут переживать, подумают, что и меня маньяк порезал.

— Да, ты прав.

Он опечалился и замолчал, и к нему мы поднимались молча. Я остановился в прихожей у телефона, Илья протопал в кухню и спросил:

— Ты голодный? Есть овощное рагу, будешь?

— С удовольствием! — откликнулся я и только сейчас понял, что съел бы слона вместе с хоботом.

— Ты звони пока, я разогрею.

То ли это чертова эмпатия, то ли Илья так плохо скрывал чувства, что каждое его движение, каждое слово отражало скорбь. Он мне не верил. Он видел, что лучший друг отдалился и если раньше использовал каждый час, чтобы провести с ним, то сейчас ищет причины, чтобы убежать. И он прав. Я не помню, о чем мы разговаривали, то, что было интересно тогда, кажется блажью сейчас, а сыграть искренность я не могу.

Итак, сперва бабушка… Или дед? Деду! У него новости о маме. Я покрутил телефонный диск — отвык уже от сенсорного экрана. Поднес трубку к уху. Дед ответил быстро и сразу перезвонил.

— Павлик, — отчитался он, — товар я получил, все продал, по полторы и по семьсот. Килограмма четыре черешен пришлось выбросить, кило абрикос — раздать. Двадцать восемь тысяч в итоге.

Вот теперь я отлично представлял, как он надевает круглые очки, сдвигает их на кончик носа и читает то, что записал в блокнот — пожилые люди редко полагаются на память.

— Мама звонила? — спросил я.

— Да. Сказала, взяли анализы, сегодня делают пункцию второй раз — что-то там им не понравилось.

— Что же? — встревожился я.

— Говорит, ее в известность не поставили.

— Хм… за сутки готов результат! Выходит, завтра все будет известно, куда нам бежать?

— Скорее всего да. Как твои успехи? — поинтересовался он.

— Почти все кофе продал. Потом расскажу. Все хорошо, короче. Завтра в Москву. То есть приеду вместе с товаром через три дня. Сегодня должны были отправить — завтра на вечер, потом — послезавтра на вечер. Ну и я утром приеду, потом — день перерыв.

— Хорошо.

— Дедушка… — проговорил я, — спасибо, что помогаешь! Ты нас просо спас.

Воцарилось молчание, и я не мог представить, что дед сейчас делает и как выглядит, слишком уж часто он менял маски.

— Зачем же тогда нужны близкие? — наконец сказал он.

Интересно, он так проверяет, сядем ли мы ему на шею? Дед — мент, а бывших ментов не бывает, вряд ли он так просто откроется и примет нас.

— Еще раз спасибо, дедушка. Мы в долгу не останемся.

— Да брось…

— Я считаю, помощь должна работать в две стороны. Вот для этого и нужны близкие. — Видимо, дед не ожидал от меня таких слов и смолк, а я закончил разговор: — Не знаю, успею ли набрать тебя завтра. До встречи в Москве!

Теперь — позвонить бабушке. Илья выглянул из кухни, увидел, что я кручу диск, и закрыл дверь.

Ответил Юрка:

— О, Пашка, привет! Ща позову.

Донесся его голос:

— Бабушка! Павлик звонит.

Надо же, не Эльза Марковна — бабушка. Выходит, совсем прижился Юрка. Хлопнула дверь, бабушка что-то прокричала издали, взяла трубку и сказала.

— Привет!

— Отчитываюсь: мама…

— Спасибо, Павлик, Шевкет мне все рассказал. Тебя завтра когда ждать? А то абрикосы зреют, и как только мягкими становятся, их жрут муравьи. Просто бедствие, и отравы не достать.

Я прикинул свои возможности. Проснусь ли в полшестого, чтобы рвануть на первом автобусе? Усталость погладила по голове и взмолилась: «Родной! Такси! Давай на такси». Но если бы я даже захотел, где его здесь взять?

— В начале восьмого, — сказал я. — За пять часов с Юркой должны управиться. Как он, помогает? Не вредный?

Она шумно вдохнула и перешла на шепот:

— Такой хороший мальчик! Ты ему шоколадку подарил, так он не съел всю, половину мне привез. — Я испытал укол совести, что подумал только о детях, а ведь бабушке тоже может хотеться модный батончик, надо ей завтра взять. — Все делает, еще и спрашивает, чем помочь нарадоваться не… — Она смолкла, видимо, потому что пришел Каюк.

А что было бы, если бы он остался ночевать в развалинах? Вернулся бы к родителям, взялся за старое и умер через несколько лет. Токсикомания в первую очередь разрушает нервные клетки. Видимо, Каюк или не злоупотреблял клеем, или умным уродился, и не все нейроны выжег.

— Давай, бабушка, до завтра!

Закончив разговор, я вошел в кухню. На столе уже стояли тарелки, Илья ковырял свою порцию. Я уселся и, прежде чем накинуться на еду, поделился:

— Считай я пять дней нормально не спал. В поезде трындец, жара, ор, скандалы. А тут ты на третьей полке, где самое пекло. Днем не поваляться, потому что тебя прожаривает… — Я зевнул и приступил к еде.

Когда поел, поблагодарил Илью и рассказал про фаната ЦСКА Ванилу, про клетчато-сумчатую Москву, новообретенных деда и бабушку. Илья изредка вставлял реплики, но больше слушал.

— Такая весела сейчас у меня жизнь. Мать шагу сама ступить не может, за ручку ее водить приходится. Заработок тоже весь на мне. Вернусь из Москвы, твоему отцу долг верну. Так что не обижайся на меня, видишь оно как.

Илья уставился на сцепленные пальцы.

— Как же ты справляешься? Это ж… — Он повертел головой. — Крыша поедет.

— Пришлось экстренно взрослеть, — улыбнулся я. — Скоро все решится.

— А когда операция? — спросил Илья. — И насколько это опасно?

— Завтра скажут. Мама говорила, что может