остатками угощений: шесть батончиков, восемь жвачек. Две бабушке и Каюку, остальное я оставил на столе — пусть брат и сестра сами делят, не маленькие.

В автобусе я окончательно взбодрился. В моем потертом рюкзаке целое состояние — триста тысяч! Надо быть бдительным. Теперь на взятку в онкоцентр точно должно хватить. Ехал я первым субботним рейсом, и «Икарус» был пуст, как и идущий в Васильевку ЛАЗ с красной полосой, что быстро довез до места. Так что приехал я в начале восьмого.

Сбор абрикосов — не каждому доступная эквилибристика. Плоды хрупкие, если упадут или ударятся о ветку, темнеют и приобретают нетоварный вид. Зреть фрукты начинают с верхушки, куда не долезть без риска, и способов сбора два: с лестницы, но и с ее помощью не всюду дотягиваешься, и сачком на длинной палке. Сачки бабушка сшила заранее: проволока, изогнутая кругом и обернутая тканью, сеть, длинное древко.

Каюк умостился на ветках, как скворец, и снимал абрикосы по одной сачком, опускал его, и бабушка выкладывала плоды в ящик на ткань, чтобы они не повредились. Травмированные абрикосы складывали отдельно. Расквашенные бабушка собирала в ведро, планируя пустить их на самогонку.

Они были так увлечены, что не заметили меня.

— Здоровенная какая, — бормотал Каюк, тянущийся к абрикосу и тыкая в него сачком. — Давай! Ну!

Он осторожно, просто ювелирно покачал плод сачком. Зеленоватые, годные для транспортировки плоды плохо отрывались. Юрка переусердствовал, абрикос сорвался и полетел вниз.

— Су-ука! — взревел Каюк.

Но бабушка успела поймать беглеца и похвасталась:

— Целый!

— Ура! — воскликнул Каюк, увидел наконец меня. — О, Пашка!

— Бабушка прям Яшин! — воскликнул я. — Не пропустила гол! А ты, Юрка — дырка.

— Ща я на тебя посмотрю, — злобно улыбнулся Каюк. — Бери сачок.

Бабушка подбоченилась и лукаво прищурилась.

— А я побуду вратарем!

Я взобрался на дерево, и скворцов на ветвях стало два. Занимаясь делом, мы не переставали общаться.

— Юрка, Алиса из общаги, не помню фамилию… Она с тобой в классе учится?

— А-а-а, Микова! Наша. А чего?

— Она как вообще? Ну, шляется, таскается?

— Она странная. Злобная. Пацанов ненавидит. Помню она мне как даст, ну, ыыы, по колокольцам. И ведь ни за что!

Значит, вопрос о заработке на трассе отпадает сам собой.

— А друзья у нее были?

— Да какие друзья? Она ж злобная. — Каюк ненадолго замолчал, снял абрикос сачком, спустил бабушке. — А чего спрашиваешь?

Я подтянулся, залез выше, среди зеленых абрикосов нашел скопление желтых и прежде, чем ловить их сачком, сказал:

— Она пропала. Мать говорит, что ее два дня нет. Сегодня третий.

— Так и меня дома нет. А я вот он, и мне нормально… Хорошо то есть. Вдруг она тоже сбежала?

Бабушка, вытаскивая фрукты из сачка, сказала:

— Помню, Ирочка обидела младшую, маму Павлика. Очень подло и хитро обидела. Я увидела и отшлепала ее. Она убежала в лес, чтобы нас проучить, ночью вернулась в сарай и с козами провела до утра. Заснула прямо там, с козами, и на рассвете мы ее нашли. Такая история. — Бабушка приняла груз от меня, положила на ладонь гигантский, размером с кисть, продолговатый плод. — Так что рано бить тревогу.

Странно, но ее очевидные и такие простые слова успокоили. И правда, кто мы такие для Алисы? Случайные приятели, подруги, которые не подруги на самом деле.

— Найдется ваша девочка, — сказала бабушка таким тоном, что невольно поверилось: иначе не может быть.

Абрикосов получилось мало, килограммов десять — дня через три не будем успевать собирать, а пока еще не сезон.

— Придется ехать на рынок, — вздохнул я.

— Армянские кончились, там нет ничего, а черешня подорожала, — сказала бабушка. — Можно собрать смородину, картошки накопать, и вкладывать ничего не надо. И еще. Идемте покажу фокус.

Мы вошли в дом, где на полу была расстелена новая пленка, расчерченная на одинаковые длинные прямоугольники, рядом стоял тяжелый советский утюг на гладильной доске. Бабушка отрезала один прямоугольник, сложила вдвое.

— Учись, молодежь, пока я жива.

Бабушка положила пленку на гладильную доску, накрыла тканью, включила утюг, и я понял, что она собралась спаивать края, чтобы получился пакет.

— Наташа говорила, что такие пакеты рвутся, — сказал я.

— Объясняйте людям, что это мерные пакеты, пусть кладут в сумки и в авоськи, а взвешивать и фасовать в них удобно.

— Гениально! — оценил Каюк.

А я кое-что вспомнил, достал из рюкзака гостинцы, отдал сникерс и жвачку бабушке и Юрке.

— Спасибо, — удивилась бабушка.

Радости Каюка, неизбалованного подарками, снова не было предела. Он сразу же вскрыл жвачку и достал наклейку:

— Гля! Арни! С красным глазом!

— Куда прилепишь? — поинтересовался я.

— Пока никуда. В школу пойду — на дневник.

Бабушка отдала ему свою жвачку.

— Вот тебе еще на дневник.

Добывая наклейку, Юрка аж язык вывалил от усердия. А я вспомнил, что в детстве мы жевали жвачки беспрестанно. Одну и ту же — по несколько дней, пока от нее не начинал печь язык. Кто победнее, не брезговали и жвачкам, кем-то прилепленными под парту.

— Опять Арни! На мотике! Крутотень! Спасибо, Пашка!

— И вот тебе еще за помощь. — Я протянул ему тысячу.

Он взял купюру и уставился на нее так, словно в любой момент она могла истаять. Пусть привыкает к карманным деньгам. Заодно и посмотрю, на что он их потратит.

— Ну что, молодежь, — сказала бабушка. — Или смородину обрывайте, или делайте пакеты. Время поджимает.

Собирать смородину я ненавидел, потому предложил:

— Давай я — на пакеты.

— Ну что, Юра, видишь, Павлик бросает нас под поезд, — улыбнулась бабушка и подтолкнула к выходу Юрку, усердно жующего жвачку на надувающего пузыри.

Бабушка и Каюк ушли. Я нарезал полосы пленки по разметке. Подумал, что из красивых клеенчатых скатертей тоже ведь можно наделать пакетов таким способом. Правда, ничего в них не поносишь — будут рваться. Только собрался включить утюг, как зазвонил телефон.

Я снял трубку, и через треск помех донесся мамин голос:

— …а? Это Оля… — и снова помехи.

— Мам? — прокричал в трубку я. — Это Паша. Алло…

— …Лик… — Тр-р-р. — …ет……е взял… — Всхлип, треск, шипение.

— Что? В онкоцентр не взяли? Мам, тебя не слышно. Перезвони!

Связь прервалась.

Она плачет? Ну конечно: из онкоцентра выперли, и шансов на успех поубавилось. Впрочем, ожидаемо. Придется ехать туда и самому бить челом. Деньги какие-никакие, слава богу, есть…

И снова звонок. Я ответил:

— Да?

— Павлик! — Мамин голос дрожал, дыхание сбивалось, она еле владела собой.

— Да что такое? Ты не подходишь? Не взяли?

Она рассмеялась, всхлипнула и выпалила:

— Нет. Потому что я — здорова. Здо-ро-ва! Это врачебная ошибка. — И снова смех. — Два результата