все. Ты мне пока кофе налей.

Он выскочил за дверь, провожаемый изумленными взглядами, –лучше бы в обморок бухнулся, было бы не так стыдно, право слово! – и в приемнойпервым делом наткнулся на секретаршу.

– Вы… что-нибудь хотите?

Как пить дать, она приняла его за истопника или слесаря,который чинит Лизину машину. Ну, на худой конец, сторожа с дачи. И тон у неесоответствующий – под стать сторожу.

Но Дмитрий Белоключевский не был сторожем – никогда. Он умелбыстро брать себя в руки и принимать решения.

Черт побери, все дело в этом проклятом телефоне!

Молодец Макс Громов. Умница просто.

– Где у вас курят?

У секретарши округлились глаза.

– А Елизавета Юрьевна разве…

– Нет, нет, все в порядке, просто у меня очень крепкиесигареты. А там, – и Белоключевский скромно улыбнулся, – дамы.

– Тогда в холле, пожалуйста. Выйдете из приемной и налево.Там кресла и пепельницы стоят. Может, подать вам туда кофе?

«Она решила, что меня выпроводили, и предлагает мненекоторую компенсацию. Умница девочка. У Лизы отличная секретарша».

– Нет, спасибо. Я только покурю.

Он вышел из приемной и осторожно прикрыл за собой дверь. Вкоридоре никого не было – то ли сотрудники разбежались по комнатам, то ли вспешке разъехались по домам, опасаясь, что на ночь глядя начальница придумаетим какую-нибудь работу. Где-то играла музыка, и он усмехнулся, узнав «Ромео иДжульетту». Какие образованные люди тут трудятся! Просто любо-дорогопосмотреть, вернее, послушать.

Белоключевский вышел в просторный холл, из окон котороготоже открывался сказочный вид на вечернюю Москву, утопающую в огнях и снегу,закурил и сунул пачку сигарет в карман.

Надо подумать. Надо подумать.

Думал он очень недолго, потому что информации было мало, ноон уже не сомневался, что прав. Прав!

Он достал мобильный – не сразу, потому что попадались всевремя сигареты, а телефон куда-то запропал, – помедлил и набрал номер. Онпомнил его наизусть.

– Привет, – сказал он, как только ему ответили.

– Привет, – отозвались в трубку. – Смотри-ка, даже телефонвсе тот же. Ты номер так и не сменил?

– Зачем?

– А и правда, – отозвались из трубки. – Незачем. Я уже тричаса жду, когда ты позвонишь. Что не сразу?

– Сразу я не мог. Ты видел, какой у меня эскорт? Егособеседник засмеялся.

– Видел. Только я не понял, ты жалуешься или хвалишься?

– Хвалюсь, – признался Белоключевский.

Они помолчали.

– У меня проблемы, – продолжил он наконец, – мне нужна твояпомощь.

– Помо-ощь? – протянули в трубке насмешливо. – А что, большене осталось помощников? И какой из меня помощник?! Где ты и где я?! И потом, уменя теперь другая работа.

– Я понял, что у тебя работа, но один я не справлюсь. Вдругое время мне было бы наплевать, а сейчас…

– А сейчас помирать не хочется, – констатировали в трубке. –Все ясно.

– Ты мне поможешь? Собеседник помолчал. – Как?

– Приезжай ко мне на дачу, я все тебе объясню.

Опять молчание.

В «прошлой жизни» они никогда не дружили, слегка недолюбливалии опасались друг друга, а теперь вот так получилось, что Белоключевскому безнего не обойтись.

– Ты слышишь меня?

– Слышу.

– Ну? Приедешь?

– Ты лишил меня работы и репутации. Тогда, помнишь? Я нехочу сейчас начинать все сначала.

Белоключевский сильно затянулся.

Черная и густая грязь, лежавшая на дне души, вдругвсколыхнулась и плеснула прямо на его оголенные нервы. Внутри все зашипело искорчилось.

Ожог.

Белоключевский был уверен, что там уже все сожжено. Нечемубольше гореть.

– У меня тоже нет ни работы, ни репутации, – проскрежеталон. – И больше никогда не будет, в отличие от тебя.

– Это точно, – согласились в трубке. – Я приеду, Дима, чтоты меня уговариваешь! На какую дачу?

– У меня одна осталась.

– Бабушкина?

– Ну, конечно. Какая же еще?

– Я приеду, – повторили в трубке. – Мне надо торопиться,правильно я понимаю?

– Да. Ты должен приехать раньше меня, иначе это никакогосмысла не имеет. Нам надо поговорить. И мне нужна информация.

– Какого рода?

Белоключевский быстро объяснил – какого именно.

– Хорошо, – сказал собеседник. – Постараюсь, хотя временимало.

И в пластмассовом устройстве наступила тишина, иБелоключевский остался один.

Он быстро докурил свою сигарету, кинул ее в пепельницу и ещераз глянул на распростертую за окнами Москву.

Черт побери все на свете!

И почему?! Зачем?!

В коридоре по-прежнему никого не было, лишь только пробежалшустрый мальчишка в наушниках и нелепом розовом свитере с задранными до локтейрукавами.

– Эй, парень! – окликнул его Белоключевский и побежал заним. – Слышишь?! Остановись!

– А? – Парень притормозил и вынул из уха блестящую пипочкунаушника. – Вы к кому?

– Я ни к кому, – буркнул Белоключевский поспешно. – Мненужен Громов. Как мне его найти?

– А во-он его кабинет, видите, дверь приоткрыта. Если он неушел еще. Хотя, если б ушел, он бы дверь запер!

– Спасибо.

Белоключевский и сам не знал, что именно станет делать вкабинете у Громова, что ему там понадобилось, но был совершенно убежден, чтодолжен зайти. Оглянувшись по сторонам, как жулик, замышляющий ограбление, онподошел к двери и постучал.

Дверь качнулась, подалась, он вытянул руку и поднажалпосильнее. Створка отворилась. Белоключевский почему-то был уверен, что вкабинете темно, и страшно изумился, когда оказалось, что там горит яркийофисный свет – цепь маленьких лампочек на потолке, и настольная лампа, иприемник мурлычет французскую песню. Белоключевский, как все хорошие мальчики,с детства выученный французскому языку, разобрал что-то про шоколад и еще провкус поцелуя.

Его поцелуи никогда не имели вкуса шоколада, с кем бы он ницеловался. Должно быть, это что-то очень французское, русскому мироощущениюнедоступное.