какие могут быть у того, кто намерен умиротворить своего брата»[581]. Позже он скажет о вторжении в Китай:

Борьба между Китаем и Японией всегда была схваткой между братьями в «азиатской семье». Все эти дни я верил, что нам следует рассматривать эту борьбу как способ заставить китайцев всерьез задуматься. Мы поступаем так не потому, что ненавидим их, – напротив, мы очень их любим. Примерно так же, как в семье, где старший брат больше не в состоянии терпеть проказы непослушного младшего и вынужден его выпороть, чтобы тот вел себя как следует[582].

Каким бы путем ни пошла послевоенная история, Изнасилование Нанкина навсегда останется пятном на чести человечества. Но особенно отвратительным это пятно выглядит потому, что в его историю так и не вписана последняя глава. Даже в 1997 году японцы как нация все еще пытаются похоронить жертв Нанкина – не в земле, как в 1937 году, но в историческом забвении. Сколь бы позорным это ни казалось, но история Нанкинской резни практически неизвестна на Западе, поскольку мало кто пытался ее документировать и систематически изложить общественности.

Эта книга задумывалась как попытка спасти жертв резни от еще большего уничижения со стороны японских ревизионистов и написать мою собственную эпитафию для сотен тысяч безымянных могил в Нанкине. В итоге она стала моим личным исследованием темной стороны человеческой природы. Нанкин преподает нам несколько важных уроков, и один из них состоит в том, что налет цивилизации крайне тонок. Некоторые считают японцев особо зловещей расой людей, которые никогда не изменятся. Но после прочтения нескольких шкафов документов о японских военных преступлениях, а также о жестокостях древних времен из пантеона мировой истории я вынуждена была прийти к выводу, что поведение японцев во время Второй мировой войны – не столько вина опасного народа, сколько опасного правительства в уязвимой культуре в тяжелые времена, способного внушать извращенные идеи тем, кому говорят иное их человеческие инстинкты. Изнасилование Нанкина следует воспринимать как предупреждение, иллюстрацию того, насколько легко превратить людей в эффективные машины для убийства, способные подавлять все лучшее в себе.

Еще один урок, который можно извлечь из Нанкина, заключается в роли власти в геноциде. Те, кто изучал сходные черты массовых убийств на протяжении всей истории, отмечал, что сосредоточение всех полномочий в руках отдельных людей само по себе смертельно опасно, и лишь благодаря ощущению абсолютной, ничем не сдерживаемой власти становятся возможными зверства наподобие Нанкинской резни. В 1990-е годы Р. Дж. Раммел, возможно, величайший мировой авторитет в области «демоцида» (придуманный им термин, объединяющий как геноцид, так и поощряемые правительством массовые убийства), завершил систематическое исследование злодеяний как в XX веке, так и в древние времена. Это впечатляющий труд, который он подытожил вариацией на тему знаменитой фразы лорда Эктона: «Власть убивает, а абсолютная власть убивает абсолютно». Как обнаружил Раммел, чем менее ограничена власть внутри правительства, тем вероятнее, что правительство станет руководствоваться прихотями или психологически обусловленными темными желаниями своих лидеров для ведения войн с другими народами[583]. Япония не была исключением, и зверства, подобные Нанкинской бойне, можно рассматривать как предсказуемый, если не неизбежный, результат скатывания в авторитарный режим, где господствует военная и имперская элита, а весь народ вынужден реализовывать изуверские цели меньшинства, обладающего неограниченной властью.

Есть еще и третий урок, возможно, самый печальный из всех. Он состоит в пугающей легкости, с которой разум способен принять геноцид, превращая всех нас в пассивных наблюдателей невообразимых событий. Изнасилование Нанкина было темой для первых полос газет во всем мире, но большая часть мира ничего не предпринимала и просто наблюдала, как шло истребление целого города. Международная реакция на зверства в Нанкине зловеще напоминает не столь давнюю реакцию на события в Боснии-Герцеговине и Руанде – пока тысячи людей погибали невероятно жестокой смертью, весь мир смотрел Си-эн-эн и лицемерно заламывал руки. Можно говорить, что Соединенные Штаты и другие страны не смогли вмешаться раньше, чтобы помешать нацистам проводить в жизнь свое «окончательное решение», поскольку геноцид происходил под покровом «военной тайны» и со столь холодной эффективностью, что, пока солдаты союзников не освободили лагеря и не увидели собственными глазами масштабы творившегося кошмара, большинство людей не могли воспринять поступавшие сообщения как суровую реальность. Но в отношении Нанкинской резни или убийств в бывшей Югославии подобных оправданий просто нет и быть не может. Зверства в Нанкине широко освещались в таких газетах, как «Нью-Йорк Таймс», а события в Боснии ежедневно появлялись на экранах телевизоров практически в каждом доме. Вероятно, некое свойство человеческой природы позволяет превратить в банальность даже самые невообразимые злодеяния, если они происходят достаточно далеко, чтобы представлять угрозу личной безопасности и комфорту.

Как это ни печально, мир все еще наблюдает в роли пассивного зрителя за вторым японским надругательством – отказом японцев принести извинения за свои преступления в Нанкине или признать их. Не привлекают внимания мирового сообщества и попытки японских экстремистов стереть это событие из истории Второй мировой войны. Чтобы лучше представить масштабы несправедливости, достаточно сравнить послевоенную компенсацию со стороны Японии и Германии по отношению к их жертвам той войны. Разумеется, деньги сами по себе не в состоянии вернуть жизнь убитым или стереть из памяти пытки, которым подверглись выжившие, но они, по крайней мере, являются мерой осознания причиненного жертвам зла.

К 1997 году германское правительство выплатило не менее 88 миллиардов немецких марок в качестве компенсации, и выплатит еще 20 миллиардов к 2005 году[584]. Если учесть все деньги, которые немцы заплатили в виде компенсации отдельным жертвам, возмещения за утраченную собственность, пенсии, выплаты на основе государственных распоряжений, а также, в соответствии с договорами с Израилем и 16 другими странами, о возмещении причиненного во время войны ущерба – в сумме получается почти 124 миллиарда немецких марок, или почти 60 миллиардов долларов. Японцы не заплатили за свои преступления во время вой-ны практически ничего. В эпоху, когда даже швейцарцы вложили миллиарды долларов в создание фонда для возмещения того, что было украдено с еврейских банковских счетов, многие ведущие государственные деятели в Японии верят (или делают вид, что верят), будто их страна не совершила ничего такого, что требовало бы материальной компенсации или даже простых извинений, и утверждают, что многие из худших злодеяний, в которых обвинялось их правительство, никогда не происходили, и все свидетельства их преступлений сфабрикованы китайцами и прочими ненавистниками Японии.

Японское правительство придерживается позиции, что все вопросы военных репараций были решены посредством подписанного в Сан-Франциско мирного договора 1952 года. Но при внимательном