– Наконец-то. – Лука захлопнул крышку капота. – Как тебе хватает сил копаться в этом днями напролёт?

– Обычно такая работа не занимает весь день. – Феликс заглушил двигатель. Его выражение идеально соответствовало скисшему аромату молока из забытой бутылки, который становился всё сильнее с наступлением вечера. С какой бы ноги Феликс ни встал, выбираясь из секретного отсека грузовика, она была не та.

– Расслабься, – бросил ему Лука, хоть сам не думал последовать собственному совету. Давно стемнело, а фройляйн ещё не вернулись с разведки. До конца отведённых двадцати четырёх часов оставалось немного времени, но Победоносного это не утешало, он всё равно каждые пять минут бросал взгляд на дверь амбара. – Мы всё починили.

– Всё починили? – Цвет возвращался к лицу механика. Должно быть, тело потихоньку компенсировало потерю крови. – Это называется починили?

– А как ещё можно назвать работающий двигатель?

Феликс выскользнул из кабины, больная рука мазнула по двери. Недовольная гримаса на лице переросла в агонию. Лука подозревал, что от такого количества постоянной боли кто угодно станет ворчливым. Он вытащил из кармана шприц-тюбик, зубами снимая колпачок.

– Подозреваю, кое-кому нужна порция болеутоляющего нектара.

Феликс – удивительно – согласился на укол без возражений. Он прислонился к грузовику и зажмурился, издавая гортанный стон, когда морфий вернулся в организм. Волосы парня превратились в паклю от пота и грязи, липнущей к лицу.

Адель часто выглядела так, снимая шлем после целого дня пути, протягивая руку за сигаретой. На её лице появлялась такая же усталая улыбка.

– Я не нападал на твою сестру. – Лука сам удивился этим словам. Мнение Феликса о нём сложилось задолго до их знакомства. Как и Мириам, и многих других. – Лишь поцеловал её. Пару раз.

– Ещё хуже, – проворчал Феликс.

– Уверяю, обмен слюной был по обоюдному согласию. – Лука отшвырнул пустой шприц-тюбик в солому.

Кислое выражение вернулось на лицо механика. Когда Феликс открыл глаза, зрачки его уже сузились до крошечной точки – наркотик действовал.

– Избавь меня, пожалуйста, от подробностей.

Подробности. Пальцы Луки неосознанно поднялись к голове, касаясь жемчужных линий шрама. Подробностей он не рассказывал никому. (Даже когда обращался к правительственным чиновникам с просьбой разрешить носить более длинную причёску, чтобы спрятать шрам). И не собирался начинать.

– Адель может за себя постоять. С ней всё будет в порядке.

– Ты вколол мне двойную дозу? – мгновение спустя, спросил Феликс.

– Нет. С чего бы?

– Под действием морфия ты не кажешься таким мудаком.

– Могу то же самое сказать о тебе, – не остался в долгу Лука.

– О. Вот и он. Забудь.

Дверь амбара распахнулась. Лука увидел, как внутрь просочились фройлян: тихие, слишком тихие. Они обе словно стали тяжелей… не в килограммах, прибавляемых мешковатыми свитерами, а во взглядах. Яэль, казалось, была готова расплакаться. Мириам смотрела на Луку так, будто собиралась съесть его живьём, а потом косточками поковыряться в зубах.

– Нашли, что искали? – спросил он как можно безмятежней.

Яэль кивнула.

– Даже больше. – Взгляд Мириам резал, словно нож, когда она говорила это. Сегодня он был особо остр.

Яэль направилась прямо к Феликсу, обхватывая его больную руку ладонями и осматривая, прежде чем задать вопрос: «Ты смог починить грузовик?»

– Я починил грузовик. Спасибо огромное. – Лука выхватил из-за уха потрёпанную зубную щётку и помахал ей, как трофеем. Щётка была настолько пропитана машинным маслом, что напоминала усы Гитлера. – Впрочем, – уступил он, – Феликс немножко помогал.

– Он работает, – подтвердил механик. – До Германии должно хватить.

– Отлично. Тогда загружаемся…

– Мы ещё никуда не едем.

Все трое замолчали и посмотрели на Мириам, которая вытаскивала из-под свитера полосы марли и стопки конвертов. Один за одним она швыряла их на пол амбара.

– Мириам, что ты делаешь?

Всё шло не по плану, всего один взгляд на лицо Яэль подтвердил это. Тревожное чувство зарождалось в животе Луки. Эти документы не предвещали ничего хорошего. Взгляд Мириам не предвещал ничего хорошего. Конверты всё прибывали и прибывали, но меняющая кожу не выпускала их из виду.

– Мы кое-что упустили. Я собираюсь выяснить, что именно.

Яэль следила, как документы в куче прибывают, хлопаясь на солому: «Здесь мы в опасности. Бумаги можно будет пересмотреть уже в Германии».

– Мы везде в опасности, – отозвалась Мириам. – А эту проблему необходимо решить сейчас.

Последний конверт приземлился поверх кучи. Мириам наклонилась и принялась их распечатывать. Яэль не пыталась остановить подругу, а просто стояла в стороне, вид у неё был измученный во всех смыслах этого слова. Лука не мог оторвать глаз от бумаг, которые Мириам складывала в аккуратные стопки.

На ближайшей к нему была прикреплена фотография. Маленькая девочка. Испуганная улыбка. На рубашке у неё была шестиконечная звезда.

Всё внутри Луки упало и продолжало падать.

Он уже видел такую звезду раньше. Одно из самых ранних воспоминаний: маленьким он бродил по улицам Гамбурга, увидел у мальчишки постарше звезду, пришитую к пальто, и захотел себе такую же. Когда Лука рассказал маме, она его отругала: «Это не для таких людей, как мы».

Её слова только сильнее подогрели желание заполучить звезду. Лука искал их каждый раз, когда мать брала его с собой. Но ярко-жёлтых клочков ткани становилось всё меньше и меньше, пока звёзды не исчезли вовсе. Когда Лука спросил маму, куда они делись, она ответила «Подальше отсюда».

Подальше в воображении Луки было путешествиями в далёкие-далёкие земли. Плаваниями в города-небоскрёбы, как Нью-Йорк, или в буйные джунгли Южной Америки. В школе учителя пояснили, что арийской расе необходимо место для роста, а потому всё население недолюдей Лебенсраума отправилось работать в трудовые лагеря.

Он верил.

Почти.

Какая-то частичка Луки – растущая с каждым прожитым годом – знала, что ответы эти неверны… Слишком прилизанные. Слишком простые. Они не могли заполнить пустоту занесённых песком городов Сахары. Не разговаривали с запутанными скелетами территорий Московии. Не успокаивали ветра, которые иногда проносились по улицам детства Луки, принося в Гамбург прожигающий внутренности аромат. Аромат, который все – и его мать, и учителя, и соседи – старались всеми силами не замечать, ничего не предпринимать.

Бездействие не приносило блаженства, но оно было легче. Гораздо легче, чем альтернатива…

(Зачем быть раздавленным, когда можешь выжить?)