У некоторых из нас нет этого выбора. Так ответила Яэль, когда они сидели в кузове грузовика. Теперь перед ним раскрывалась правда, разворачивалась на амбарном полу, ведомая уверенной рукой Мириам. Подальше было не процветающим мегаполисом или пышными тропиками. И даже не рабским трудом.

Подальше было таким: страницами, хранящими в себе множество жизней, смертей и боли. Документы, которые сейчас читал Лука, были жестоки и невероятны. Заметки о химических реактивах, инъекциях и уровнях пигментации. Ежедневные отчёты о кровяном давлении и температуре. Детальные описания вскрытий.

Были и другие фотографии. Снова дети. Проклятые дети – некоторые почти подростки, другие слишком малы, чтобы даже ходить в школу – смотрели в камеру глазами всех оттенков тёмного. Волосы их были столь же черными или коричневыми. Фотографии были разделены на группы. Лука пролистывал их с нарастающим ужасом, прогрызающим бездонную пропасть у него в животе. Каждая группа фотографий, каждый ребёнок, заканчивались одинаково – посмертным снимком, прикреплённым к отчёту об аутопсии. Все они были одинаково зловещи: белая, как мел, кожа; пустые прозрачные глаза; бесцветные волосы; левые руки освобождены от одежды и повёрнуты внутренней стороной наверх, чернила под кожей складываются в числа.

Числа Мириам. Бесцветность Яэль.

Единственной мыслью Луки, когда он смотрел на документы, было: «Это невозможно». Никто не смог бы такого вынести. Никто не смог бы такого сделать.

Но делал. И делал, и делал, и делал вновь. Это лишь малая часть всех страданий, осознал вдруг Лука, пролистывая новые и новые бумаги. Гораздо больше таилось за внешностью Яэль. Гораздо больше навсегда осталось там, в лагере. А само преступление… девушки называли его «Эксперимент 85»? Получается, до него провели ещё восемьдесят четыре эксперимента. И сколько ещё было потом?

– Это… – Феликс сидел на полу, почти такой же бледный, как дети на фотографиях. Качал головой. – Это… не может быть правдой.

– Это правда. – Яэль, единственная из всех, ещё стояла. – Так появились меняющие кожу. Так Гитлеру удавалось столько раз обмануть смерть.

– Но они же дети, – прошептал механик.

– Да. Мы были детьми. – Мириам, сгорбившись, сидела посреди стопок документов. В её голосе, в одних связках сплелись все эти страдания – и даже больше. – Детьми недолюдей Третьего рейха. Евреев, цыган, поляков, славян и многих, многих других… Адольф Гитлер стремился стереть нас всех с лица земли. Национал-социалисты уничтожили целые народы. Неужели ты настолько наивен, что думаешь, будто несколько лет жизни что-то изменили?

Феликс спрятал лицо в здоровой ладони.

Лука не мог отвести взгляда. Больше не мог.

Целые народы. Уничтожили.

Глаза Мириам загорелись: «Что вы видите, господин Лёве?»

Лука не знал, о чём именно она спрашивает, но знал ответы. Он видел то, что теперь не мог развидеть: дело монстров, выполненное руками людей. Людей, подобных сотням кричащих Ура! коричневорубашечников на Площади Величия, смотрящих только на фюрера и никуда больше. Людей, подобных Курту Лёве.

Зубы Луки ныли, прогнивали у него во рту. К горлу подступила желчь. Глаза заволокло туманом. И даже самая жестокая попытка протереть их рукавом не смогла бы спасти на этот раз. «Не показывай эмоций, – раздался в голове предупреждающий лязг. Крик в его снегопаде мыслей. – Юноши Германии должны быть сильными».

Что хорошего в силе, если она приводит к этому?

Мириам всё спрашивала, но вопрос сменился: «Что мы упускаем? Ммм?»

Упускаем? О чём она…

Лука не был готов к последовавшему рывку. Мириам была быстра и сильна, что доказывала её старая советская униформа. Она наскочила на него, как вспышка – всколыхнулись бумаги, появившийся из ниоткуда нож прижался к горлу. В другой ситуации, в другое время Лука бы сопротивлялся. Но сейчас он был неподвижен, лёжа спиной на амбарном полу. Шокирован. Желая, чтобы кислотный привкус гнили покинул его рот.

– Мириам, что ты делаешь? – вскрикнула Яэль, но от этого остриё не стало слабее давить на горло Луки. Он был уверен, что, если сглотнёт, лезвие прорежет кожу – желчь, кровь, жизнь повсюду. Даже крошечное движение было недопустимо, и потому Лука лежал на спине, встречая взгляд Мириам.

– Как много ты им рассказал? – Рычание. Лезвие ещё ближе.

– К-кому? – проскрежетал он.

Губы Мириам скривились, обнажая очень острые клыки.

– Ты можешь обдурить Яэль, но я не куплюсь на твоё обаяние.

– Определённо.

Стоило Луке это ляпнуть, и он уже понимал, что повёл себя, как тупой, жалкий болван. Проклятье. Почему он всегда выдаёт что-то такое глупое и жалкое?

– Мириам! – Яэль ворвалась в пределы его взгляда. Опустила руки на плечи второй меняющей кожу в попытке оттащить её от Луки, не вскрыв в процессе ему горло. – Отпусти его!

Мириам сжала зубы и посмотрела на Яэль: «Позволь мне самой обо всём позаботиться».

– Позаботиться о чём? – изумилась девушка.

Пульс Луки успел три раза ударить о лезвие, прежде чем Мириам ответила: «Эсэсовцы знали, что мы придём».

Ещё да удара: «С кем ты разговаривала по телефону?»

– С рейхсфюрером. Он решил, что обращается к доктору Гайеру, и приказал уничтожить все упоминания об «Эксперименте 85». Он боялся, Яэль. Среди этих страниц есть что-то такое… «Конфиденциальная информация» – вот как Гиммлер это назвал. Достаточно конфиденциальная, чтобы СС скорее стёрло все записи о «Проекте Доппельгангер» с лица земли, но не позволило им попасть в руки Сопротивления.

– Вот почему ты решила забрать документы, – прошептала Яэль. – Но… как Гиммлер узнал о нашей миссии?

– Он сказал, что их проинформировали. Нужно узнать, что ещё им известно.

– С чего ты решила, что информатор Лука?

В смехе Мириам не было ничего весёлого.

– А с чего ты решила, что нет? Сколько раз господин Лёве лгал, чтобы добиться своего? Разве не он предал тебя, чтобы выиграть Гонку Оси и завоевать одобрение фюрера?

Его маленькая месть Адель. Боже, сейчас она кажется такой жалкой. Глупой и жалкой.

– Победоносный Лёве – герой Рейха, и теперь ему выдался шанс спасти всю страну. Возможность, которую ты сама практически вручила ему.

– Это не так, – возмутилась Яэль.

– Ты не можешь и дальше продолжать слепо верить этому мальчишке…

– Я и не верю.

– Нам нужны ответы, – бросила Мириам.

– Мы их получим, но Лука не сможет ничего рассказать с приставленным к горлу ножом.

Когда Мириам убрала лезвие, оно было окрашено алым. Горло Луки горело болью. Коснувшиеся его кончики пальцев побагровели.