— Есть, сэр! — через рожок голос кэбмена звучал немного приглушенно, но достаточно четко. Экипаж тронулся с места и бодро двинулся в объезд Центрального парка, а я с облегчением откинулся на подушки.

Через пять минут мы проехали основную толчею на улицах Сити, и экипаж пошел быстрее, а я окончательно выдохнул. Если и могли выстрелить из толпы, так только там. Ничего, скоро будем дома. Злата тоже расслабилась, и даже притихшая Кристина чуть отогнула занавеску на маленьком окошке и с интересом наблюдала, как проплывают мимо вековые дубы Центрального парка. Умиротворяющее зрелище.

Мы почти обогнули это чудо природы, специально сохраненное посреди огромного города, как вдруг экипаж начал замедляться. Я подумал было, что мы выехали на перекресток и пропускаем другой экипаж, как вдруг Злата взвилась с сиденья и закричала:

— Оборачивайтесь! Крис, прыгай и беги к деревьям! Живо! — И она рванула дверцу кэба уже начавшими покрываться шерстью руками, выдирая ее с мясом и с замком, который оказался заперт.

Я, не рассуждая, тоже начал оборот, но отчего-то на этот раз он шел медленно, будто с трудом и с неожиданной болью, которой раньше не было. Краем сознания я отметил, что дочь тоже оборачивается медленнее, чем обычно, и кричит при этом, словно тоже от боли. И только Злата продолжала выламывать дверь кэба полностью медвежьими лапами. Кровавая пелена затопила все вокруг, я не понимал, что происходит, но был в ярости оттого, что кто-то опять посмел покуситься на мою семью.

— Врешь, с-с-сука, никуда не денешься! — вдруг раздался в этом бедламе злой и радостный голос. Передняя стенка кэба упала, открывая окно, в которое тут же просунулось дуло крупнокалиберного ружья. — Всех вас придавлю, дикари проклятые, никакая мать вам не поможет! Теперь не уйдете! Пусть я все потерял, но и вы сдохнете!

Я взревел и кинулся наперерез выстрелу, но мне в грудь словно ударило огненной кувалдой, откидывая на сиденье. Рана была не смертельна, я это сразу почувствовал, но тело словно парализовало, и я мог только беспомощно слушать радостный хохот подонка и смотреть, как медленно вспыхивает черный зрачок дула, чтобы выплюнуть следующий заряд, на этот раз смертельный.

— Не-е-ет! — Крик и звериное рычание слились в одно, я еще видел, как Злата одним невероятным движением выносит боковую стенку экипажа и выкидывает дочь куда-то в медленно проплывающие мимо едущего кэба кусты, в их почти облетевшую листву, в спасение… а потом таким же слитным, стремительным броском прошедшего полный оборот зверя перекрывает траекторию выстрела.

Грохот, рев и вопль Джонса слились в одно, когда Злата буквально проломила переднюю стенку и, не обращая внимание на то, что враг продолжает истерически жать на курок, посылая в нее заряд за зарядом, обрушилась на него всем огромным медвежьим телом.

И стало тихо-тихо. Даже трясти прекратило — лошади встали. Остро воняло сгоревшим порохом и кровью. Я пересилил дикую боль в груди и попытался встать, машинально отмечая, что оборот так и не завершился — я все еще получеловек, полузверь. Но это не важно, важно только то, что Злата лежала неподвижно в проломе стены и не издавала ни звука. Доползти до нее мне стоило огромного труда, я вцепился в черную шерсть и осторожно потянул. Медвежье тело неожиданно легко соскользнуло на пол, я едва не заорал от ужаса, но тут же осекся, потому что она была жива и смотрела на меня совершенно осмысленным взглядом, несмотря на то что вся грудь была разворочена и сквозь ставшую алой шерсть торчали белые обломки ребер.

— Все нормально, выломай вторую дверцу и обернись до конца, рана заживет.

К этому «голосу в голове» я так привык за время путешествия, что, услышав его, выдохнул с облегчением. Но тут же снова все внутри сжалось от непонятного предчувствия.

А Злата смотрела мне прямо в глаза и торопливо объясняла:

— Там в дверцах какая-то дрянь, она мешает обороту. Не знаю, почему мне не смогла до конца помешать, но для вас она сильна. Найди Крис, там, среди деревьев, она уже превратилась, и с ней все хорошо, но ребенок сильно напуган. И… Айвен…

— Ты тоже превращайся, раз оборот лечит раны. — Губы смерзлись, но в этом разговоре они и не нужны были.

— Я… постараюсь. Иди найди Крис! Это срочно. Беги давай! Быстро.

Она была сто раз права, я это понимал, но, выламывая вторую дверцу и спрыгивая на мостовую уже полностью в медвежьем обличье, я чувствовал, как внутри что-то нестерпимо саднит и сжимается. Словно…

— Крис! — Несколько шагов вдоль живой ограды парка на медвежьих лапах, потом обратный оборот — и вот я уже иду человеческими ногами. Мелькнула мысль — как так, ведь у меня не было зрительного контакта со Златой, как прежде при любом обороте… значит, получилось само? И там, в экипаже, жена тоже начала превращаться без этого «глаза в глаза». Ладно, потом, сейчас не до того, надо искать дочь. Благо улочка пуста, иначе далеко не убежал бы голый. — Крис! Кристинка!

— Папа! — Черный меховой мяч выкатился из зарослей и с плачем повис на мне, дочь тоже превратилась из медвежонка в девочку буквально в прыжке.

— Слава кругу, детка. — Я прижал ее к себе и кинулся обратно в экипаж. — Сейчас мы вернемся к маме, и все будет хорошо!

Всего несколько шагов — и я нырнул в разломанный кэб, уже прикидывая, как нам добраться домой в таком виде. И резко остановился, словно налетев на стену. Прижал Кристинину голову к плечу так, чтобы она не могла обернуться и посмотреть.

Густая алая кровь медленно капала с подножки на пыльную мостовую. Едва заметный ветерок шевелил черную шерсть на теле мертвой медведицы, смотревшей в серую осень опустевшими глазами.

— Так нечестно, — растерянно сказала я, глядя на экран, на котором отображалось, как мужчина прижимал к себе плачущего ребенка и потемневшими от горя глазами смотрел на мертвое тело черного зверя. — Так нечестно!

Хотелось заорать, ударить кого-нибудь, швырнуть, разбить… Так нечестно! Почему?!

Нет, я ни о чем не жалею. Сделала бы так еще раз и еще. Если бы на месте мертвой медведицы был медведь или медвежонок, было бы в сто, в тысячу раз хуже. Но все равно… так нечестно. Они там, а я здесь.

Кстати. А где это я?

— Не знаю.

Оппа. Еще одна я. Нас тут две? А, нет… это еще один экран. Или не экран? Зеркало? Точно, зеркало. И мое отражение мне оттуда грустно улыбается.

— А кто знает? — Перебранка с отражением в этой ситуации — самое идиотское, что только можно придумать. Но у меня помимо воли в голосе сварливые нотки неудовлетворенной старухи. Потому что… что за нафиг такой! Откуда этот чертов босс Джонс взялся в Нью-Айрке, где он раздобыл дилижанс, кто его надоумил вшить в обивку дверей какую-то поганую траву с медвежьей кровью — индейский амулет против вражеских оборотней? И какого лося лысого вообще!

— Трусливый индеец подсказал, — вздохнуло отражение. — У Джонса после возвращения с острова все начало рушиться даже без вмешательства семьи Айвена. Удача отвернулась, все из рук стало валиться, все, что могло пойти хуже некуда, — пошло. И деньги терял, и здоровье. Ну и вспомнил, что там его подручный про Великую Мать орал. В такой ситуации даже заядлый материалист поверит во что угодно. Вот и этот пошел к старому шаману, не нашему, пришлому, с северных островов. И тот ему дал амулет против вражеских воинов-оборотней. Ну а дальше просто все — ты не зря слежку все время чувствовала. Все же какие-то деньги у Джонса остались, и какие-то помощники… Даже детектива нанял. Вот и выследил. Подготовился. От такого врага сложно уберечься, как ни старайся.