Со звонком из кабинетов хлынул народ. Коридор заполнился шумной толпой. На Клавдию никто не обращал внимания. В традиционных джинсах она была одна из многих, без лица и без индивидуальности. Мимо проходили такие же девчонки и ребята.

Клавдия вдруг поняла тщетность своей попытки отыскать Савву. Он никогда не отличался примерной посещаемостью. Если он перестанет ходить на лекции, никто не забьёт тревогу. Её исчезновение из университета уж точно осталось бы незамеченным. В этом было что-то пугающее и неправильное.

Она вглядывалась в лица сокурсников Саввы. Поток схлынул. Клавдия заглянула в опустевшую аудиторию. Последняя надежда угасла.

— Клавдия? — оклик застал её врасплох.

Как она могла пропустить Савву? Или ошиблась аудиторией?

От радости и неожиданности ноги у неё стали ватными. Она обернулась. Савва стоял перед ней, живой, невредимый и такой родной. Клавдия в порыве бросилась к нему. Она обвила его шею руками и крепко прижалась, как будто хотела убедиться, что он не видение, а человек из плоти и крови.

Никто из студентов не обращал внимания на обнимающуюся парочку. Успокоившись, Клавдия вдруг осознала двусмысленность своего жеста. Она смутилась и отстранилась.

— Ты где был?

— Какой ответ ты предпочитаешь: на земле или в своём костюме?

— Ты можешь не шутить хотя бы сейчас! Уехал и даже не предупредил. Я звоню, прихожу. Тебя нет. Сосед сказал, что в квартире вообще никто не живёт.

— Какой сосед?

— Старик, патлатый такой.

— А-а это, наверное, Степаныч. Не слушай его. Он человеконенавистник. Почему-то решил, что я устроил в доме притон. Даже в милицию жалобу писал.

— Значит, ты никуда не ездил?

— Переехал на время к сестре. Цветы поливать. Она в отпуске.

— Мог хотя бы на звонки отвечать.

— Телефон разрядился. А зарядку забыл дома.

— Я думала, что-то случилось, чуть с ума не сошла.

Савва улыбнулся.

— Чему ты радуешься? Что смешного? — рассердилась Клавдия.

— Так. Подумал, если бы ты сошла с ума, то у нас было бы что-то общее. Два психа — это уже мини-коллектив.

— Ты неисправим. Неужели ты не можешь хотя бы раз поговорить серьёзно?

— Серьёзные разговоры всегда как-то грустно оканчиваются, — сказал Савва и добавил: — Прости, я не думал, что ты будешь меня искать.

— Не думал он, — проворчала Клавдия, но злость улетучилась: — Пожалуйста, не делай больше так. Не исчезай.

— Хорошо, — кивнул Савва.

— Никогда.

— Никогда, — повторил он. — Как у тебя дела?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже, — сказал он.

Если норма — это ночами без сна бродить из угла в угол, зная, что завтра никто не позвонит в дверь. Если норма — это обходить стороной давно знакомые и любимые места, потому что там каждый кирпич дышит памятью о ней. Если норма — это пытаться забыть и в то же время тщетно цепляться за любое воспоминание. Но всё это по умолчанию.

На свете довольно мало людей, кто живёт и дышит в унисон. Для многих одиночество является нормой, даже если они делят с кем-то кров и обязанности. И уродство становится нормой, если оно присуще большинству, как в Китае считались нормой искалеченные ноги у женщин.

Клавдия не знала, что ещё сказать. Разговор не клеился. Впрочем, чего она ожидала? Что Савва будет изливаться, как ему плохо без неё? А может, она лишь вообразила, что много значит в его жизни? В чувствах и мыслях опять царил разлад. Клавдии хотелось, чтобы у Саввы всё наладилось и её отпустило чувство вины. Но как смириться с тем, что он будет зажигать свечи для другой девушки?

— Не хочешь на выходных пройтись, как раньше? — неожиданно для себя предложила она.

— А твой парень? — спросил Савва.

— Занят по работе. Но ты не думай, я не поэтому. Просто я соскучилась по нашим прогулкам.

Они бродили по центру Москвы. Всё было, как раньше. Или почти как раньше. Тихими улочками они прошли к храму с необычным декором в виде фруктов и цветов. Его венчал крошечный купол, похожий на пламя свечи.

— Какая странная церковь, — сказала Клавдия.

— Архангела Гавриила. В народе Меншикова башня. Пример посрамлённого тщеславия.

— Почему?

— Меншиков приказал построить её выше колокольни Ивана Великого, но во время пожара три верхних деревянных яруса обвалились. Хочешь, зайди, поставь свечу и загадай желание.

Клавдия помотала головой. Её желания не мог исполнить никто. Разве могли Вадим и Савва бок о бок существовать в её жизни? Такие разные они оба были ей необходимы.

Савва излучал надёжность. Впервые за последние дни, полные волнений и переживаний, Клавдия купалась в тихой радости. Она устала от бурь и потрясений, но отчего же её так притягивал Вадим? С ним спокойствие рушилось, и каждая встреча была потрясением. Он будил в ней чувства, о которых она не подозревала и которых побаивалась.

— Иногда мне кажется, что я хочу слишком многого, — сказала Клавдия.

— Все мы хотим слишком многого. Но кто знает, что такое слишком?

— Ты не жалеешь, что сделал меня такой? неожиданно спросила она.

Савва пожал плечами.

— Ты всегда была такой. Я просто помог тебе выйти из толпы.

— Но если бы...

— История не знает сослагательного наклонения, — грустно улыбнулся Савва и, чтобы сменить тему, показал на старую постройку: — Смотри, как просел дом.

— Ничего себе! Как же там живут? Второй этаж прогнулся дугой. Наверное, мебель скатывается к центру.

— В Австрии жил архитектор, который считал, что прямая линия противоречит природе. Он даже построил в Вене дом, где нет ни одной прямой или параллельной линии. Его так и называют по имени архитектора — дом Хундертвассера.

— Ты бывал в Вене?

— Пока нет, но у меня есть список мест, которые я обязательно посещу. Как-нибудь я покажу тебе фото дома Хундертвассера.

— А внутри там тоже всё кривое?

— И внутри. Представляешь, какая степень гениальности! Дом стоит, и в нём живут люди.

— Не думаю, что жильцы считают архитектора гением, когда в квартире все наперекосяк.

— Если бы ты увидела этот дом, ты бы изменила своё мнение. Там на крыше растут деревья и трава. Они очищают отработанную воду, и она вытекает из дома такой же чистой, как была. Полное единение с природой.

— Можно и в пещере жить.

— А я ему завидую.

— Чему тут завидовать?

— Внутренней свободе. Это сейчас дом показывают туристам как достопримечательность и о нём знает каждый австриец, но нужно быть очень свободным человеком, чтобы бросить вызов обществу и решиться на его постройку.