на то, что где-то есть и его место под солнцем, но рыжий котенок Штормик, которого малодушно бросает, уходя навсегда, несостоявшийся маэстро кинозала, – прямой намек на обратное, бумеранг… Итак, две истории бегства – две экс-жизни лютой русской зимы от Романа Сенчина: читаем.

Апрель 2022

Русские французы в советской Москве[115]

[Мур как он есть]

«Он будет ходить в кино и в кафе, пить перно, читать газеты и книги и… мечтать о переезде в Советский Союз. „Я сильно надеялся наконец отыскать в СССР среду устойчивую, незыбкие идеалы, крепких друзей, жизнь интенсивную и насыщенную содержанием“» – пишет в 1930-е сын Цветаевой, чей образ-каркас держит документальный роман о во многом наивных парижских мальчиках, ибо кто стал бы читать о Муре, не случись его матерью Марина Ивановна? А она именно случилась: гений, разрушавший себя деторождением – самобытнейший поэт, занимающийся воспроизводством вида. «Если бы вы любили своих детей, у вас бы не было детей» – один из афоризмов Алины Витухновской; три роковые цветаевские ошибки по имени Ариадна, Ирина и Георгий, он же Мур, – яркое тому доказательство.

Об одной из таких ошибок – сыне прекрасной самоубийцы и его друге, переводчике Дмитрии Сеземане, – обстоятельная, «с чувством, с толком, с расстановкой» написанная книга[116] историка Сергея Белякова. Во внушительном библиографическом списке – документы и материалы из архива литературы и искусства (РГАЛИ) и объединенного столичного архива (ЦОА Москвы), опубликованные дневники и сочинения Георгия Эфрона, документы, мемуары, письма, интервью, беседы и устные свидетельства, газеты, журналы и альманахи, публицистика, художественная и учебная литература, исследования, справочные издания и электронные ресурсы.

Назвать сей труд следовало б, возможно, «Русские французы в совлагере Кобы», но маркетинг – Наше Всё, как Пушкин, поэтому «Парижские мальчики в сталинской Москве»: удачное коммерческое название, книга стала хитом новогодних продаж книжного на Тверской. Народ реагирует на Сталина, как пресловутая собачка Павлова на лампочку, а тут еще и благословенная Франция… что ж, вариант беспроигрышный. Ну а что же сама книга?

Детали, детали: дьявол прячется в деталях, и если нет «бога», то не факт, что отсутствует так называемый Люцифер. Белякову удалось добиться почти кинематографического эффекта присутствия – читая его документальный роман, не раз ловишь себя на мысли, что все-таки благодаришь т. н. судьбу за жизнь «здесь и сейчас», в этой самой Москве 21 века, не лишенной, разумеется, многих печалей, но не в пыточной Москве времен Большого террора. Автор старается акцентироваться «на хорошем» (театр, джаз, футбол, фильмы, роскошные столичные магазины и пр.), но это в любом случае лишь декорации, бутафория, прикрытие преступлений маньяка по кличке Коба против собственного народа.

А какой был народ в те смутные времена? Какими перед войной были москвичи и чудом «понаехавшие» крестьяне, спасавшиеся от коллективизации и голода? Паспортов у них не было… Сергей Беляков подробно описывает все это, в том числе зарплаты «трудящихся», пытается проникнуть в образ их жизни и мыслей, понять, что они чувствовали на самом деле, когда ходили, в частности, на первомайские демонстрации, и о чем думали и мечтали первоклассные парижские мальчики Мур и Митя, оказавшиеся в городе с Лубянкой после Парижа… Отдельной линией идет описание французской одежды персонажей и невольное сравнение ее с уродливыми советским «нарядами».

Сыновья белых офицеров Георгий Эфрон и Дмитрий Сеземан, рожденные поэтом Мариной Цветаевой (она, как всем известно, повесится от истинно советских прелестей) и искусствоведом Ниной Клепининой (она, как известно далеко не всем, будет расстреляна), большую часть жизни прожили в Париже, крепко дружили и гуляли по предвоенной Москве. Оба навсегда оставят в сердце кусочек Парижа – быть может, именно он и даст им силы не сойти с ума в эс-эс-эрии, во времена «второй опричнины». Георгий погибнет в девятнадцать, Дмитрий станет невозвращенцем, «изменником родины» – останется в 1970-х в обожаемой Франции, что и требовалось доказать: советские аномалии «утром на допрос в НКВД, вечером в Большой театр» сделали свое дело, пусть и с опозданием. И никакие чудеса «Елисеевского», смачно описанные в книге, никакие фокстроты и «счастье простых людей» никогда не оправдают чудовищную советскую быль. Смерть за левым плечом – навсегда в этой книге, как и голос МЦ: «С фонарем обшарьте / Весь подлунный свет! Той страны – на карте / Нет, в пространстве – нет. / Выпита как с блюдца, – Донышко блестит. Можно ли вернуться / В дом, который – срыт?».

11.01.2022

Welcome to рЯзань!

[Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя[117]]

«Добавь сюда рязанское Шоссе Энтузиастов, которое упирается в кладбище, первый автобус до психбольницы и рекламу погребальной конторы на боку реанимации – и сложится вполне стройная картинка[118]…»

Что, в самом деле, может сказать человек о некой точке на карте, само название которой разглядывает исключительно с помощью оптики, которая подавляющему большинству не по глазам? Если само название давно пишет с подвыподвывертом (выговорите-ка сие «уездное» с первого раза), а при упоминании, скажем, об «историко-культурном музее-заповеднике» неизбежно прищуривается? То-то и оно.

…

Экскурсовод: «В рЯзани, как и в других городах необъятной R, определенно что-то есть – Кремль, автобусы, помойки, аптеки, кафе и проч.: голуби, люди, скамейки. Есть и нечто, не сразу вставляющееся (сказали, термин из психиатрии) в мозги приезжих, а также родных и близких покойных: о том-то, господа, и поговорим. Во-первых, конечно, пресловутое кладбище у Шоссе Энтузиастов. Во-вторых – остановка „Памятник Павлову“, аккурат за которой – Концертный зал имени Есенина… разумеется, чтобы все спрашивали, почему не имени Павлова. Впрочем, как Циолковский, Салтыков-Щедрин и К*, Сергей Александрович – „Приокское Всё“, а потому no comment. В-третьих – и это уже несуразность непросвечивающая, непрозрачная, – рождение автора приводимых здесь и далее строк. И нет бы, явиться ему на свет, к примеру, в старой доброй Европе или, на худой конец, на питерском ее „подоконнике“, так нет же. С чего начинается р-р-родина?»

Голос: «С рЯзани. Сами мы не местные!»

Автор: «Как занесло, так и вынесло – гут, не вперед ногами; впрочем, поводов для именно такого exit’a оказывалось в местечке, дюже понравившемуся некогда монголо-татарам, оказывалось предостаточно: начиная роддомом (подробности рождения в выходной опускаем) и заканчивая… нет-нет, совсем не тем, о чем вы только что».

Экскурсовод: «Население рЯзани составляет, согласно данным последней переписи, более полумиллиона жителей. Расположен город на правом берегу Оки при впадении в нее реки Трубеж. Средняя зарплата жителя нашего города составляет…»

Голос, заглушающий экскурсовода: «рЯзань, о сколько в этом звуке!..»

Экскурсовод: «…и в сущности ничего не стóит. Центр рЯзанского княжества находился в пятидесяти километрах от современного города, это городище Старая рЯзань».

Автор: «Вы что, правда намереваетесь об этом?»

Экскурсовод: «Да как вам… В общем, да… Именовавшись поначалу Переяславлем…»

Автор