Уже дважды сотрудники службы спросили, не будет ли он так любезен, не переночует ли в местном полицейском участке. Следовало бы ответить: «Нет, спасибо». Но они явственно дали понять, что, если он попытается уйти, на допрос потащат Герти.

Поэтому он согласился.

Утром во второй раз явился Бьянки — костюм помятый, как будто после бессонной ночи. Он заверил Арло, что дважды отправлял к Герти полицейский патруль и один раз был у нее лично.

— А вы не подумывали о том, чтобы уехать с этой улицы? — спросил он у Арло.

— Нужно сперва с делами разобраться. Это… непросто. Все непросто.

Бьянки просунул руку между прутьями и похлопал его по плечу, и Арло впервые за все время понял, что Бьянки на его стороне.

— От таких людей нужно бежать. Без оглядки.

Через несколько часов сотрудники службы в очередной раз задали ему все те же вопросы. Ответив, Арло наконец встал со стула.

— Сэр, мы еще не закончили.

— Мне предъявлено обвинение?

Никто не ответил. Арло не стал ждать разрешения, просто вышел за дверь.

Доехал на «Убере» до «Севен-илевен». Зашагал домой с пакетом продуктов, увидел Линду Оттоманелли на крыльце ее дома. Увидел Марджи и ее жену Салли — они шлангом смывали битум с дорожки перед домом. Мужчины Понти тоже сидели на крыльце. Подойдя поближе, он заметил, что на него смотрят. Во все глаза.

У него появилось дурное предчувствие. Хуже обычного. Сперва Понти ушли в дом, чего он не ждал. У этих придурков наверняка кулаки чешутся. Потом Уолши. Наконец Линда и Рея. Стремительно, едва ли не бегом.

Он увидел, что дверь его дома № 116 открыта.

Полицейский участок Гарден-Сити

1 августа, воскресенье

— Это не я, — сказала Рея Шредер. — Кто-то Другой.

Она сидела в кабинете инспектора Бьянки. С ней рядом — Фриц-старший. Он настоял на том, чтобы сопровождать жену, что сильно ее удивило. — Кто именно? — спросил Бьянки.

Рея медленно, потрясенно покачала головой. Она так вымоталась, что плохо понимала, что к чему. Мир состоял из ярких пятен пустоты. И давил на нее. Она чувствовала себя астронавтом на Юпитере.

— Да поверьте же. Герти я, может, еще бы и ударила. Я ее терпеть не могу. Но Ларри? Я на такое не способна. Не в моем характере.

Бьянки кивнул.

— Мне сказали, что из дома пропала некая шкатулка. Изначально миссис Уайлд забрала ее из вашего дома. А вчера ночью кто-то проник в дом Уайлдов и забрал ее обратно. Вам об этом что-то известно? Рея шумно выдохнула.

— Шкатулка? — повторила она. — Как это, забрала из моего дома? Герти приходила ко мне домой? Бьянки ждал.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказала Рея. — Можете объяснить подробнее?

— Вы прошлой ночью что-то слышали? Видели?

Она покачала головой. Заговорила шепотом. От чистого сердца. Не кривя душой. Потому что у нее сохранились смутные воспоминания о том, что прошлой ночью она была в доме Уайлдов, но с одной целью — вернуть то, что у нее украли. Проучить Герти. Она никогда бы не стала бить ребенка. Кто-то на такое способен, а она — нет.

— А может, это сама Герти?

— Зачем ей это?

— А другому зачем? У нее с головой плохо. Я однажды пошла к ней в ванную за аспирином. Она клонопин принимает. А это сильный препарат. Она давно больна. И серьезно. — Глаза Реи наполнились слезами: все это так ужасно. Невероятно. Непредставимо. — Она говорит детским голосом. Я сама слышала. И эта история с мужем-педофилом добила ее окончательно.

Бьянки долго не отводил от нее взгляда.

— Когда вы слышали, чтобы она говорила детским голосом? В ночь, когда бросили кирпич? А мне казалось, вы тогда спали. И ничего не слышали.

Рея покраснела.

— В другой раз. С ней это часто бывало.

Опять молчание. Бьянки все еще смотрел на нее.

А потом — неожиданность. Фриц тоже на нее смотрел.

— Я хочу домой, прямо сейчас, — сказала она, хотя никуда не спешила. Даже если дом и обыщут, ничего не найдут. «Куб боли» с прилипшими к нему волосами она спрятала в надежном месте. В почтовом ящике Бенчли. Даже не на своем участке. — Можно мне домой?

— Да.

Мейпл-стрит, 116

1 августа, воскресенье

Обнаружила его Джулия. Все они заспались — настолько, насколько это возможно в летнюю жару. Она спустилась вниз. Фигура на диване выглядела как-то не так. Жутковато. В доме все еще было тихо, и в первый момент увиденное показалось Джулии дурным сном. Или будто бы мир треснул по шву, переменился — теперь все правила новые. Одеяло пропиталось запекшейся кровью, приклеилось к щеке Ларри.

Джулия застыла — боялась подойти ближе.

И маму позвать боялась. Боялась, что тот, кто это сделал, все еще в доме. Нужно было приблизиться. Потрогать. Но она совсем перепугалась. Выскочила из дома. Босиком, в старой мятой пижаме, зашагала по улице. Надо, наверное, постучать к соседям. Но к кому? Кто из них им еще не враг? Она двинулась через Стерлинг-парк, мимо провала.

Миниатюрная ныряльщица не смогла протиснуться в туннель. Бедра оказались широковаты. Провал прикрыли и собирались засыпать. Шелли затерялась внутри.

Джулия позвонила в скорую из автомата в «Севен-илевен». Там сказали, чтобы она оставалась на линии, но она повесила трубку. Нужно разбудить маму до их приезда. Успокоить, чтобы она снова не попала в психушку.

Домой. Через парк назад к дому — на сей раз ей встретилась Рея Шредер, стоявшая на крыльце. Вид у нее был совершенно обыденный. Спокойная, хорошо одетая.

— Доброе утро, Джулия, — поздоровалась она.

На Джулию накатил ужас или что-то еще ужаснее. Даже кости вскрикнули.

— Доброе утро, миссис Шредер.

Она вошла в дом. Мама уже встала. Склонилась над Ларри. Джулия в испуге сделала шаг назад.

— Он не… — прошептала она. А потом начала оседать на пол у стены — атмосфера на этой странной планете оказалась слишком удушливой.

— Дышит, — ответила мама. Дрожа от прилива нервной энергии, она приподняла сына, подсунула подушку под голову. Ларри сейчас не был Ларри. На руках Герти висела бледная безвольная кукла. — Все будет хорошо. Я взрослая, я со всем разберусь, — сказала она, не вкладывая в слова никакого смысла.

Джулия поняла, что мама просто воспроизводит какую-то мантру, вычитанную в книге по воспитанию детей. На автомате. А сама понятия не имеет, что делает.

— Я вызвала скорую, — сказала Джулия.

В темноте глаза Герти блестели особенно ярко. Пронзали насквозь.

— Слава богу. Ты