«Человек снова здесь, и он опять даже не попытался меня погладить. И от него пахнет, как от заплесневелых носков и тунца».

– О, мистер О’Салливан, – сказал детектив, бросая мяч обратно в багажник машины Грануаль и захлопывая его. – Давно не виделись.

В ответ я лишь молча кивнул.

– Вы пришли в магазин пешком, – сказал он, – но сейчас приехали на велосипеде. Где вы его взяли?

– В моем магазине.

– И почему он там оказался?

– Естественно, я его там оставил вчера.

– Почему?

– Потому что иногда люблю пройтись пешком.

А иногда летать домой. Детектив Гефферт внимательно посмотрел на меня, пытаясь найти признаки обмана, а я в ответ наградил его самым безмятежным взглядом, на который был способен. Он первым отвел глаза, засунул руки в карманы и принялся изучать носки своих ботинок.

– Вы знаете, у меня очень хороший слух. Я слышал, что вы сказали ранее. «И в гибели воробья есть особый промысел».

– И что же?

– У меня сложилось впечатление, что это цитата. Я позвонил в участок и поговорил с диспетчером, который изучал в колледже английскую литературу, он сказал, что это строка из «Гамлета». – Он снова посмотрел на меня, чтобы проверить реакцию.

– Верно, – подтвердил я, сохраняя нейтральное выражение лица.

– Так что же вы скрываете, мистер О’Салливан?

Я пожал плечами:

– Ничего.

Он погрозил мне пальцем.

– Это не так. Вчера, когда мы обыскивали ваш дом, вы расхаживали вокруг так, словно коэффициент вашего умственного развития не превышает восьмидесяти. А сегодня по памяти цитируете Шекспира.

Мое терпение испарилось, как капля росы в Юме, а гнев заглушил здравый смысл.

– Иль мало, что в мой сад забрался ты, как вор, чтоб мой ограбить огород, и смеешь ты еще грозить мне нагло?[70]

Брови Гефферта поползли вверх.

– А это какая пьеса?

– «Генрих VI», часть вторая, – ответил я.

Детектив нахмурился.

– И сколько из Шекспира вы знаете наизусть?

– Всего. Чувак.

Я и сам не знаю, почему начал над ним потешаться; было глупо его дразнить и провоцировать на крестовый поход против меня. Тем не менее – мудро или нет – но я не отводил глаз, бросая вызов его тестостерону, и он увидел не только подтверждение искры интеллекта, замеченной им ранее. Теперь он понял, что вчера я вешал ему лапшу на уши, сделав из него и его товарищей дураков. Он стиснул зубы, а его плечи так напряглись, что это заметили Грануаль и Оберон.

«Эй, Аттикус, не надо испытывать терпение копа».

– Это все, детектив Гефферт, или у вас есть другие вопросы? – спросила Грануаль.

– Все, – сказал он, продолжая смотреть мне в глаза. – На данный момент. Вы все очень хорошо организовали, мистер О’Салливан. Ваша подруга показала мне чек из «Таргета», полученный два дня назад. Однако она не смогла объяснить, почему на видеозаписи в «Таргете» у вас отсутствовало правое ухо, которое сейчас при вас.

– Оно было при мне и в «Таргете», – солгал я.

– Но на видеозаписи его нет.

– Значит, в видео закралась ошибка. У меня настоящее ухо, это не протез, а уши не вырастают заново, не так ли? Давайте, проверьте сами, детектив. Я даю вам разрешение. – Я повернул голову налево и указал на свое правое ухо.

Его взгляд переместился на мое правое ухо, он протянул левую руку и осторожно за него потянул, чтобы проверить, настоящее ли оно, и обнаружил, что хрящ ведет себя, как ему и подобает. На его лице появилось разочарование.

– Мне нужно присутствовать на вскрытии, – быстро сказал он. – Пожалуйста, оставайтесь в городе на случай, если у меня появятся новые вопросы.

Мы все втроем промолчали. Мы просто смотрели, как он садится в свою машину и уезжает. Я провел час с Грануаль и Обероном, обсуждая произошедшие события, и это было время сожалений и печали, а потом за мной приехал Хал. И хотя за всю свою длинную жизнь я ни разу не мог себе такое представить, сейчас мне предстояло заключить мир с ведьмами.

Мы позвонили, чтобы предупредить их о нашем приезде и чтобы они сняли все заклинания на время визита. Весь ковен собрался в квартире Малины, куда мы приехали сразу после четырех.

– Это Богумила, – сказала Малина, указав на стройную брюнетку, которая не сводила с меня взгляда одного большого глаза; темная завеса волос скрывала второй и половину лица – мне стало интересно, что я увижу, если загляну за нее.

Она коротко мне кивнула, свет свечей, которые Малина так любила, замерцал на ее слегка волнистых волосах.

– На людях вы можете называть меня Мила, – сказала Богумила. – Американцы начинают пялиться, если слышат необычное имя.

Я коротко улыбнулся и кивнул, а Хал – чье полное имя было Халлбьорн – сказал:

– Я очень хорошо вас понимаю.

– На кухне Берта. – Малина показала на другую темноволосую женщину.

Берта, которую можно было назвать «веселой толстушкой», перекусывала и небрежно помахала нам при упоминании своего имени. Малина представила остальных ведьм своего ковена, все они оказались блондинками. Казимира – высокая, с длинными ногами, загорелой кожей и блестящими белыми зубами – видимо, она провела детство на пляжах Калифорнии, а не под облачными небесами Восточной Европы. Клаудия была миниатюрной, похожей на эльфа, с сонными глазами, пухлыми губами и короткой стрижкой, а блестящая, слегка растрепанная челка наводила на мысль, что она только что закончила заниматься сексом и сейчас ей просто необходимо выкурить французскую сигарету.

Раньше я носил с собой портсигар исключительно для того, чтобы угостить сигаретой такую женщину, как она, но постепенно обычай вышел из моды – теперь считалось, что, предлагая сигарету, ты подвергаешь человека опасности получить рак легких. Тем не менее я рассеянно похлопал по тому месту, где должен был находиться карман жилета с портсигаром, как во времена поздней Викторианской эпохи.

Последняя из польских ведьм, Роксана, так сильно стянула густые волосы серебряным кольцом, что они больше походили на шлем автогонщика, но на затылке превращались в роскошное облако локонов. Ее совиные голубые глаза внимательно смотрели на меня сквозь круглые очки. Она была в костюме с белой блузкой, в пурпурном пиджаке с подбитыми плечами, черных брюках и черных сапожках с острыми носами, которые я привык отождествлять с Малиной. Однако я тут же сообразил, что все они носят такие сапожки и у каждой есть пурпурная деталь в одежде, хотя в случае с Казимирой всего лишь брошь, которую она приколола к пиджаку над левой грудью.