Проглотив и это, дон Коломбо уставился на сцену долгим изучающим взглядом.

Не представляю, какая борьба происходит сейчас в его древней, запорошенной пылью веков душе.

С одной стороны, отцовский инстинкт понукает его взобраться на сцену, стащить с неё доченьку и за руку отвести домой. А потом запереть в детской и проглотить ключ.

С другой — он испытывал новое, ни с чем не сравнимое чувство отцовской гордости. Его дочь добилась успеха. Её почитают, как богиню!

Но она вертит задом на шесте... — напоминал голос разума.

Как богиня, — вкрадчиво нашептывал голос сердца.

— Папочка!

Мелодия закончилась, Зебрина спрыгнула со сцены и подошла к нам. Пока она шла, со всех сторон к ней тянулись руки, копытца, щупальца и покрытые разноцветной шерстью лапы.

Прикоснуться к чуду. Насладиться мгновением невероятной близости с божеством.

И никогда больше не мыть освященную конечность.

— Собирайся. Мы идём домой.

Разум победил.

Лицо дона Коломбо как никогда напоминало морду рептилии: желтые глаза с вертикальными зрачками, вытянутые челюсти и покрытое чешуёй горло.

Я боялся одного: Зебрина сейчас закатит очередной скандал, и всё, чего мы добились, полетит к чертям собачьим.

Я видел по её глазам: ей нравилось танцевать. Она чувствовала себя красивой. Желанной. НАСТОЯЩЕЙ.

И если это забрать... Она никогда не простит отца — за то, что это сделал.

И никогда не простит меня — за то, что это допустил.

— Дон Коломбо! — я сделал шаг, чтобы встать между ним и дочерью. — Позвольте мне...

— Подожди, Макс.

Тонкая, но нечеловечески сильная ручка с лёгкостью отодвинула меня в сторону.

— Я никуда с тобой не пойду, отец.

Голос Зебрины был на удивление спокойным. Даже дым из ноздрей не шел.

— Ты хочешь, чтобы я утащил тебя силой? — Из-под верхней губы дона Коломбо показались длинные и на редкость острые зубы.

— Ты ведь мечтал о том, чтобы я выросла, папа, — мягко упрекнула Зебрина. — Чтобы повзрослела, начала что-то делать... Вот это, — она махнула рукой в направлении сцены. — Мне делать очень нравится. У меня ведь получается! Наконец-то я нашла что-то, что могу делать с удовольствием, и при этом делать хорошо.

— Мы, Коломбо, НИКОГДА не выставляли себя на потеху толпе, — задрав подбородок, холодно ответствовал дон Коломбо.

— Ты в этом уверен, ми амор?

Картина маслом: в центре зала, перед сценой, три дракона. Ну, выглядят они как люди, но все, включая последнего уборщика, ПРЕКРАСНО ЗНАЮТ, кто они такие на самом деле.

Никто не танцует, не пьёт, не болтает с соседями... Все, как один, застыли, образовав большой круг, в центре которого находились Зебрина, чета Коломбо и ваш покорный слуга.

Донья Карлотта, как всегда, была неотразима: в платье такого глубокого винно-красного цвета, что оно казалось почти чёрным. Ткань шуршала, как плотный шелк, и облегала её фигуру, как вторая кожа, расходясь широкими воланами лишь ниже коленей. Чёрные волосы зачёсаны назад, открывая бледное лицо с острыми скулами и кроваво-красным ртом.

Дракониха смотрела на мужа, и во взгляде её мешалось столько чувств и эмоций, что я улавливал только верхний слой: граничащую с самоотречением любовь, сочувствие, понимание и... юмор.

В глазах — радужных, притягательных, мелькали золотые смешинки.

Именно они и делали моё существование сносным. Именно они говорили: не всё ещё потеряно, Макс!

Надейся — и судьба бросит тебе электрический кабель. А потом даст напряжение на всю катушку.

— Что ты хочешь сказать, кара миа? — тон Коломбо заметно смягчился. В воздухе потеплело, запахло весной и подснежниками.

— Ты помнишь, как мы познакомились? — спросила дракониха. Весь зал обратился в слух.

Думаю, не только для меня, но и для большинства жителей Сан-Инферно эта маленькая сценка из семейной жизни драконов была чем-то новеньким, никогда доселе невиданным.

— Я помню каждый миг, каждую секунду, что мы провели вместе, — ответил Коломбо.

Я выдохнул. Старый дипломат! Сумел вывернуться.

— А я хочу, чтобы ты вспомнил именно ЭТОТ момент.

Ага. Жена не даёт мужу уйти из силков...

— Боюсь, если ты будешь настаивать, кара миа, мне придётся сделать так, чтобы все в этом зале перестали слышать, — мягко сказал дон.

Публика отшатнулась. На метр. И вновь приблизилась в ожидании сенсации.

Скандалы — это наркотик, от которого невозможно отказаться.

Взгляды взрослых драконов скрестились. Между ними чувствовалось напряжение высоковольтной линии.

Я выдохнул, и шагнул в перекрестье взглядов.

— Высокое собрание!

Начал я обстоятельную, построенную по всем правилам ораторского искусства речь.

— В ближайшие десять минут все напитки бесплатно!

Халява священна — помните такое выражение? Работает во всех измерениях. Без исключения.

Публика гуртом повалила в бар. Я отметил, как Юпитер выставляет на стойку всё новые и новые бутылки, и... сосредоточил внимание на семье драконов.

— Предлагаю перенести прения в более спокойное место, — гостеприимно, но твёрдо заявил я. — Там, наверху, есть кабинет. Полагаю, в нём будет удобно.

— У меня через пару минут выступление, — упёрлась Зебрина.

— НЕ БУДЕТ у тебя никакого выступления, — отрезал разгневанный отец. — Ты отправляешься домой.

— Горячая пицца, — нежно проворковала донья Карлотта. — Спагетти с фрикадельками. Фокачча.

И многозначительно покосилась на дверь, ведущую в пентхаус.

Папа с дочкой синхронно вытянули носы и хищно затрусили в указанном направлении. Бок о бок.

Я восхищенно присвистнул.

— Вы — великая женщина, донья Карлотта, — сказал я совершенно искренне, когда она, милостиво улыбнувшись, приняла мою руку. — Можно записаться к вам в ученики?

— Любовь — вот лучший и главный учитель, — нравоучительно сказала дракониха. — А я даю консультации по вторникам и четвергам.

И мы направились в мой пентхаус.

Кстати: дверь изменилась. Помнилось эдакое позолоченное борокко-рококо с завитушками, но сейчас перед нами мягко светилось благородное дерево Гофер, покрытое тонкой резьбой.

Я остановился и протянул руку... Резьба, как и в прошлый раз, пошла волнами и составила новый узор.

Донья Карлотта улыбнулась и удовлетворённо кивнула, словно получила подтверждение чего-то важного.