Он поспешил уйти, прекрасно сознавая, что журналисты сделали правильные выводы. Вне всякого сомнения, Наумов убил своего родственника из ревности, а значит, в состоянии аффекта. Итальянских карабинеров это вполне устраивало. Дело, по сути, было раскрыто.

Комиссар сел за стол и принялся составлять письмо для своего российского коллеги.

Санкт-Петербург. 1907 г.

Как умный и порядочный человек, Владимир Гаврилович никогда не критиковал работу своих зарубежных коллег, но в этот раз вердикт итальянцев его не устроил.

Больше всего в бумагах, присланных из Венеции, раздражали мелочи, на которые карабинеры почему-то не обратили внимания.

Впрочем, сказывалась разница в менталитетах. Возможно, пылкие итальянцы и могли убить на месте из ревности, но среди русских дворян такое не встречалось. Русские аристократы обычно требовали удовлетворения на дуэли. И Наумов не был исключением. Почему же он не вызвал своего обидчика?

В отчете итальянцев смущало и кое-что еще. Комиссар писал, что Николай не готовился к убийству, но Филиппов так не считал. Если бы не готовился – не прописался бы в отеле под чужой фамилией, не захватил бы на встречу пистолет.

К тому же сама личность Николая заставляла опровергнуть заключения итальянцев. Среди его знакомых никто не называл сына пермского губернатора истериком или бретером – следовательно, он мог контролировать свои эмоции.

Нет, это явно не убийство в состоянии аффекта. Но действительно ли имела место ревность, как сообщали карабинеры, или они сами придумали причину?

Судя по показаниям Николая, он ни словом не обмолвился о даме, к которой приревновал Петра. Если в этом деле замешана женщина, нужно было разыскать ее как можно скорее.

Филиппов придвинул к себе адреса всех родственников Комаровского и не без радости увидел, что кузен графа живет в Петербурге. Может быть, он в курсе личной жизни двоюродного брата?

Не медля ни секунды, Владимир Гаврилович надел пальто, фуражку и вышел на улицу. Экипаж долго ловить не пришлось, и вскоре начальник сыскной полиции мчался по мокрым серым петербургским улицам.

Кузен графа, высокий и стройный мужчина лет тридцати с небольшим, чем-то напоминавший Александра II, принял его любезно и предложил чаю.

– Для нашей семьи потеря Петра – большое горе, – начал он и промокнул глаза белоснежным батистовым платком. – Это был очень порядочный и благородный человек. – Его кулаки сжимались и разжимались. – Знаете, мне кажется, если бы не умерла Эмилия, Петр был бы жив. Его свела в могилу эта интриганка.

Владимир Гаврилович дернулся от неожиданности. Неужели развязка этого загадочного дела уже близка?

– О какой интриганке вы говорите? Нам ничего об этом не известно.

Кузен презрительно усмехнулся:

– Наверное, она осталась в тени. Это некая Мария Тарновская, жена киевского помещика. Петр ждал, когда она разведется с мужем и выйдет за него. Вся наша семья была в ужасе. Жениться, когда после смерти Эмилии не прошло и полугода! И на ком! У нее плохая репутация.

Филиппов от волнения начал теребить пуговицу на мундире.

– Вы сказали, Мария Тарновская?

– Да, вы не ошиблись. Вижу, вам она знакома. – Кузен развел руками. – Она многим знакома. И угораздило же Петра связаться с этой дамой!

Начальник сыскной полиции кивнул: имя Тарновской действительно было ему известно. В свое время она стала героиней судебного процесса, и об этой женщине писали почти все газеты.

Филиппов интересовался этим делом как юрист, и речь адвоката Василия Тарновского произвела на него неизгладимое впечатление. Андреевский доказал, что обвиняемый – не преступник, а несчастный человек, ставший жертвой интриг своей супруги. Именно она и толкнула его на убийство. Адвокат с профессиональным блеском разгадал замысел Марии: толкнув мужа на преступление, она рассчитывала от него отделаться. К тому времени Тарновский уже не был богатым, а женщине из рода шотландских графов требовались деньги на наряды и развлечения. Если бы не сильная речь адвоката, Василий оказался бы на каторге.

А потом, как помнил начальник сыскной полиции, начался нудный бракоразводный процесс. Все это его уже не интересовало. Имя Марии Николаевны иногда все же всплывало в разговорах с коллегами. Он немного знал Прилукова и был очень удивлен, что серьезный присяжный поверенный, прекрасный специалист и семьянин, связался с такой женщиной. По мнению Филиппова, эта дамочка была способна на что угодно.

Злые языки рассказывали о безумной любви к ней какого-то барона, застраховавшего свою жизнь в пользу Тарновской и застрелившегося на следующий день.

Филиппов видел ее фотографии и удивлялся: как Марии удавалось манипулировать мужчинами? Она не была в его вкусе, и он не считал ее роковой красавицей. Тогда в чем же дело? В каком-то демоническом обаянии?

Он решил, что обязательно встретится с ней и поговорит, но не сейчас. Тарновская привыкла выпутываться из разных историй и выходить сухой из воды. Владимир Гаврилович знал по опыту: с такими женщинами нужно общаться, имея на руках как минимум три, а то и четыре козырные карты. В противном случае, если он не задавит ее фактами, она просто рассмеется ему в лицо.

– Оставил ли ваш брат завещание? – вдруг спросил начальник сыскной полиции и посмотрел в глаза собеседнику.

Тот пожал плечами:

– Я ничего об этом не знаю. Мне от Петра никогда ничего не было нужно.

Филиппов встал, давая понять, что разговор закончен. Он выглядел уставшим и грустным, несмотря на то, что, казалось, приблизился к разгадке убийства.

– Скажите своей кузине, чтобы все узнала о завещании брата. – Каждое слово звучало как приказ. Если он на правильном пути – а Филиппов был в этом уверен, – необходимо собрать все сведения как можно скорее, пока дамочка просто-напросто не исчезла в неизвестном направлении. Наверняка она тоже следит за расследованием и радуется, что газетчики не упоминают ее имени.

В прихожей кузен сжал локоть Владимира Гавриловича.

– Мы надеемся, что виновные будут наказаны, – сказал он, – мы очень на это надеемся. Петр был порядочным человеком, и его убийца должен отправиться на каторгу.

– Я сделаю все возможное, – попрощавшись, Филиппов вышел на улицу.

Нудный дождь, который бывает только в Петербурге даже ранней осенью, полосовал мостовые. Мокрые экипажи и лошади выглядели тоскливыми и серыми. Начальник сыскной полиции захотел зайти в какой-нибудь ресторан на Невском, поесть осетрины и выпить легкого французского вина, но передумал. Тарновская не давала возможности расслабиться.

Оказавшись в кабинете, Владимир Гаврилович, не снимая пальто, сел за стол и вызвал помощника.

– Принеси мне все, что отыщешь о некой Марии Николаевне Тарновской, – приказал он, – и побыстрее. Кажется, я понял причину убийства.