– И что ты думаешь? – Рика подошла ко мне, что-то жуя. – Когда она вернется?

– Послезавтра? – больше спросила, чем ответила я и свернула карту. Запах, которым меня обдало, сомнений не оставлял. Больше ничто так пахнуть не могло. Шаверма!

– Это ж не из мусорных пакетов, да? – недоверчиво спросила я.

– Не, Иветта купила. В киоске в Мильхфельсе. Вкусно! Твоя висит там, на дереве.

– Купила? – переспросила я громче, чем хотелось.

– Ну да, с помощью денег.

– В киоске?

– Да, а как еще? Мы подошли и сказали: «Шесть шаверм, пожалуйста. Все без лука и с чесночным соусом». Ты же любишь чесночный соус?

Я кивнула. Потом помотала головой.

– Так что? Любишь или нет, хабиби?

– Я не понимаю, почему вы так запросто потащились к киоску. Мы же прячемся. Ну, то есть мы же всё решаем голосованием, а вы…

– Но ведь мы для этого и обрезали волосы, – сказала Рика с набитым ртом.

– Чтобы шаверму покупать?

– Блин, Чарли, мы голосовали. Ты просто спала, – Рика продолжала жевать. – Успокойся. Я с удовольствием съем и твою шаверму.

– И как прошло голосование?

– Ну, я была «за», и Иветта тоже. Антония воздержалась. Аннушка была «против». Фрайгунда была не знаю где, что-то вырезала. А ты спала.

От запаха чеснока голова отказывалась работать.

– То есть вы голосовали вчетвером, хотя нас семеро, и вы двумя голосами «за» решили устроить такую фигню? Надеюсь, Бея скоро вернется. – Я встала и пошла за своей шавермой, потому что еда есть еда.

– Мне кажется, она не будет торопиться. Специально, понимаешь? – сказала Рика мне вслед. – Ей же плевать, что с нами. Может, она вообще сбежит.

– А мне кажется, ты слишком много общалась с Иветтой, – я отвернулась.

– А ты – с Беей, – бросила Рика мне в спину.

Бея вернулась на следующий день, еще до полудня. У нее была большая царапина, и шла она как-то странно. По поводу наших коротких волос она ничего не сказала, вот конкретно – абсолютно ничего. Мне было неприятно, что она, может, подумала, что мы остриглись из подражания ей.

– Письмо отправлено! – Она достала новые газеты и яблоки, которые где-то нарвала. – Инкен так и не объявилась. Хорошая новость – воду из той большой лужи откачали и нашли только кошачьи трупы. А Инкен – нет.

Потом Бея легла спать.

Мы захрустели свежими яблоками и газетами.

Бла-бла-бла, никто не заявлял о пропаже девочки по имени Табея Франк. Бла-бла, составлен фоторобот по описаниям водителя автобуса Бруно Биндера. На картинке Бея не похожа на Бею. Я была уверена, что Бруно никого из нас долго не рассматривал.

Бла-бла, наших следов все еще не обнаружено. Я чувствовала себя как фокусник в ящике. Снаружи слышен шепот изумленных зрителей. Как такое возможно? Куда они делись?

– Кайтек, ты меня еще чуешь?

Его нос тут же повернулся и уставился на меня.

– У нас все хорошо? – к нам подошла Рика с Буги. Буги улеглась на землю рядом с Кайтеком и урча прижалась к нему.

– Все хорошо, – сказала я.

Я решила не злиться на нее за то, что она такая, какая есть. Я ведь тоже такая, какая есть.

– Посмотри, – Рика сунула мне под нос газету.

Красные круги вокруг лиц девочек на школьных фотографиях. Вот дерьмо! Я там выглядела откровенно дерьмово. На классных фотографиях я всегда стою сзади. Эдакая каланча, выше самого высокого мальчика, со странно вытянутым вперед подбородком. При этом, судя по приведенным в публикации описаниям, из меня бы вышла вполне себе хорошенькая дурочка. Меня представляли как застенчивую, тихую и рассудительную.

В том, что я популярна в классе, уверяли девчонки, которые со мной в жизни не разговаривали. Да, я всегда была очень приятная. И это говорит Генриетта Герхардт. Раньше она бы меня не заметила, даже упади я к ее ногам, объятая пламенем. Очевидно, под словом «приятная» она подразумевала, что ничего неприятного во мне не было. Черт, это же значит, что я была не совсем невидима. А может, эта Генриетта просто врала. Она увидела микрофон и наплела с три короба, словно жертвовала на благотворительной ярмарке, а вечером, смывая макияж, вспоминала собственную щедрость и чувствовала себя счастливее, чем обычно.

– Ты мою семью видела? – спросила Рика.

Фотография. Из отпуска. На море. Пятеро детей. Действительно, один мальчик, четыре девочки. Отец, мягкий, как тряпичный пупс. Мать – три шара, один на другом. И очень бледная. Прямо снежная баба. Семья явно в плохом настроении на белом песчаном пляже.

Рика сказала:

– И это еще хороший день!

Странно: газеты сближали нас, сами не приближаясь.

Больше фотографий на странице 7. Там Фрайгунда со своей семьей. Все в овечьих шкурах. Маленькие кожаные мешочки на плетеных поясах. Нечесаные волосы, нечесаные бороды, три собаки – две огромные и одна маленькая.

Семеро ее братьев и сестер: Торральф, Гердман, Лугерзон, Ульман, Элай, Гудрун, Лорелея.

По словам родителей Фрайгунды, они вполне допускают, что она может убить человека. Ведь в мире достаточно причин кого-нибудь прикончить. Они, не скрывая, злятся на свою дочь. Ее работу делать некому. Матери и сестрам теперь приходится одним ухаживать за животными и работать за прилавком. «Фрайгунда, вернись домой!» – было написано над статьей.

– А почему они вообще тебя отпустили? – спросила Антония.

– И откуда у вас нашлись деньги? – поинтересовалась Иветта. – Извините. Сейчас опять, наверно, показалось, что я только про деньги думаю, но мне действительно интересно.

Фрайгунда мотнула головой, как будто у нее еще были длинные волосы.

– Нашу семью органы опеки не особенно жалуют. Мы впали в немилость, потому что мои родители не считают нужным, чтобы мы ходили в государственную школу. Им важнее вырастить нас хорошими людьми. – Она улыбнулась. – В этот раз мы всю весну провели в Берлине, и у нас появился постоянный семейный консультант из опеки. По предписанию этой дамы все дети должны принимать участие в летних досуговых мероприятиях соответственно возрасту. Я сама вместе с ней выбрала этот лагерь. А заплатила за него опека. Что скажете? Трам-пам-пам! – Она кивнула. – Все, вопросы больше не принимаются. – Она подхватила газету с фотографией своей семьи и пошла вниз в прохладный туннель. День стоял очень жаркий.

Но самая мощная история из газеты была про бывшего парня Аннушки Рика – Рихарда, как она его называла. Он красовался на первой странице одной девчоночьей газеты. Очень симпатичный малый. С заостренной челкой, такой, как описывала Рика. На шее – украшение, которое показалось мне знакомым: кожаный шнурок, серебряные подвески, полмонеты. Он был из тех, про кого не важно, умеет ли он петь и есть ли у него актерские способности. Ему было достаточно просто направить мечтательный взгляд вдаль и слегка приоткрыть губы. «Аннушкин бывший плачет каждый день». Газета «Мир девчонок» сфотографировала Рика так, что он вполне мог стать парнем года. Его можно было созерцать на страницах два, три, четыре и пять. Этот тип – такое даже представить сложно – выбрил себе два штриха в брови. Справа и слева – поблескивающие голубым сережки. Таким же голубым, как его глаза. Под ухом видна татуировка – шерифская звезда.