Мне стало жалко родителей. Своих – особенно. Такого они не заслужили, и именно так они и скажут, когда я вернусь: «Такого мы не заслужили». Самое подлое – то, что я ведь знала, что снова их увижу, а они этого не знали.

Впрочем, добавлял журнал, одновременно семь девочек исчезают впервые. И это сильно повышает вероятность того, что мы живы. Ведь мы наверняка вместе, а семь человек как при похищении, так и при несчастном случае могут друг другу помочь.

Тут я сообразила: кроме фотографий, у них ничего нет! Видимо, они все силы бросили на поиски фоток. Снимка Беи не было. Серый квадрат с вопросительным знаком, и подпись: «Табея Франк». Но ведь ее и звали по-другому.

Больше всего нас заинтересовало интервью с Бруно. Точнее говоря, с господином Биндером, водителем автобуса, сорока семи лет. В газете под названием ГАЗЕТА. ГАЗЕТА была единственным изданием, получившим интервью, поэтому там был подзаголовок «эксклюзивный материал». Наверняка они дали ему такую кучу денег, что просто завались. На фото – Бруно в своей засаленной кепке. Глаза щурятся от света, рот пытается изобразить улыбку. В руке он держит сигарету. Есть ровно два типа фоток с сигаретой: крутой чувак и асоциальный тип. Тут было понятно, что от него пахнет.

Когда я читала интервью, мне казалось, что я слышу, как его прокуренный голос рассказывает, что произошло. Что, возможно, произошло. Мне было трудно представить, что даже половина из всего этого – правда.

В начале года пол спальни Инкен провалился в подвал. В этот момент Инкен, слава богу, не была в кровати. Она и не могла быть там, потому что на кровати лежали вещи. Много вещей. И кошки. Много кошек. И под кроватью тоже лежали вещи. Мокрые. От плесени разрушились балки. А в подвале, кроме этого вида плесени, были и другие ее виды, очень опасные. Дом опечатали и огородили, кошек конфисковали и отдали в приют для животных. Инкен пришла к Бруно вся в слезах.

Господин Биндер, как следовало из статьи, был ее арендодателем, а также лучшим другом, но в первую очередь – арендодателем, а позже и любовником, но все же в первую очередь – арендодателем. Тот дом, в котором жила Инкен, он купил для себя, чтобы жить там в старости. Дом сразу после происшествия опечатали и огородили, а потом и снесли, но немного спустя. Инкен просила спасти вещи. Это были ее вещи. Может, и старые, но ее. Господин Биндер стал ругаться, ведь из-за этого барахла все так и вышло. Но в какой-то момент он сдался. И они пошли в тот дом, сложили все в черные мешки, погрузили их в автобус господина Биндера и отвезли в гараж. Только засушенных кошек он не разрешил Инкен приносить в свою квартиру. «Засушенных кошек?» – спрашивала ГАЗЕТА. «Засушенных кошек, – отвечал Бруно. – Четыре штуки». Она высушила их в ящике из-под чая над плитой. Чтобы не расставаться. Такие барахольщики ни с чем не хотят расставаться, и это их главная проблема. А кошки для нее тоже были предметом коллекционирования. Она пыталась показать этих сушеных кошек Бруно, но он был против. Ей так не хватало ее живых кошек, что теперь она хотела держать при себе мертвых. Чего только люди не делают, сказал Бруно. Позже ему удалось убедить ее этих кошек похоронить. На территории лагеря. Там, где потом образовалась большая лужа. Наверное, поэтому Инкен на него сердится и не хочет выходить на связь. Он убедил ее похоронить кошек, а потом…

Пожалуйста, рассказывайте по порядку, господин Биндер, – попросила ГАЗЕТА.

Страховщики отказались платить за разрушения в доме, потому что съемщица – не стихийное бедствие и арендодателю уже давно следовало ее выселить. От таких барахольщиков домовладелец не застрахован. Им просто нельзя сдавать жилье. Даже если они все время обещают навести порядок. Барахольщики же просто не могут навести порядок, иначе они не были бы барахольщиками. Это влюбленный арендодатель, конечно, упустил из виду, и вот так они оба лишились всего. А поскольку самые счастливые дни своего детства Инкен провела в лагере имени Эрнста Тельмана, это натолкнуло их на идею организовать там академию выживания. Кроме того, на аукционе при продаже вещей из одной квартиры Инкен купила большой пакет с пледами, фонариками и прочим – всё с изображением белочки.

Они почистили домики старого пионерлагеря и поставили там замки. Замков-то у них хватало. Это было в мае. Бруно уволился из дома престарелых, где работал водителем. На автобусе написали «Дикие девчонки». Они хотели научить девочек ценностям, таким как лес, природа, досуг на свежем воздухе, животные и тишина, – научить, как делать что-то из ничего. Из мусора. А что бы осталось после войны, урагана, прилета кометы или пожара? Мусор бы точно был. И, имея в своем распоряжении только мусор, люди бы так им не пренебрегали.

Потом они потратили последние деньги на объявления в газетах. Только для девочек. Мальчиков они боялись, боялись, что они не будут слушаться, убегут. От девочек они такого не ожидали. Это Табея Франк всех настрополила. Может, она даже и не девочка. И волосы у нее короткие. Она просто подошла к автобусу, заплатила наличными и села. С таким лицом, что понятно: из автобуса ее уже не выгонишь. Если бы не она, в этом Бруно Биндер был уверен, если бы не эта девочка, все бы не пошло наперекосяк. Они просто хотели сделать классный лагерь, а потом…

«На глаза господину Биндеру наворачиваются слезы. Он в отчаянии машет рукой», – было написано в газете. Ох, эта ГАЗЕТА – такая газета, что ее читатели и дятла не узнают, если он не будет стучать им по лбу. Поэтому она и называется ГАЗЕТА, иначе читатели подумают, что это – штука, из которой можно шапку сложить. Они даже поместили там фото его заплаканного лица. Наверняка ему просто пепел в глаз попал. Или за слезы ему пообещали подкинуть еще бабла.

– На это просто необходимо коллективно нассать, – сказала Рика. – Прям изо всех сил непослушно!

– Но ведь это правда – без Беи мы бы не сбежали, так? – задумчиво сказала Антония.

– Или без Иветты, – сказала Бея. – Это она рассказала Инкен, что они сестры, и та взорвалась.

– Опять я во всем виновата! Конечно! А кто ж еще? Инкен же взорвалась еще до того – когда Чарли засмеялась.

Все посмотрели на меня. У меня даже в мыслях не было сейчас что-то говорить.

– Вина – бессмысленное понятие, – сказала Аннушка. – Так мой дедушка всегда говорил.

– Такое говорят только те, у кого порядочно рыльце в пушку, – засмеялась Рика.

Мы решись написать записку родителям; каждая из нас писала ее на полях газеты.

Дорогая мама, дорогой папа, у меня все хорошо. Я не сделала ничего плохого. Мы ждем, пока найдут Инкен Утпаддель. Пока.

Наши родители ведь узнают нас по почерку. Или наши почерки идентифицируют почерковеды из полиции. Им для сравнения дадут наши тетрадки по географии и письма.

Бея ничего писать не стала.

Иветта написала Дорогая мама, дорогой папа.

Никто из нас понятия не имел, как точно можно узнать, откуда отправлено письмо. Мы говорили о почтовых штемпелях, отделениях связи, но точно ничего не знали. Только чуть-чуть из детективов.