Душная ночь, ясные звезды отражаются в воде.

Летящая девочка. Почти нагая.

Я не знаю, как быстро до тела доходят чувства, но страх – такое чувство, которое появляется тут же. Наверное, потом – тревога, надежда, ярость.

Снизу донесся всплеск.

И тишина.

Я ждала.

Если и дальше будет так тихо, подумала я, придется прыгнуть за ней. Или?

Или по крайней мере одна из нас должна вернуться к группе? А собственно, зачем? Если кто-то не может вернуться к группе, группы больше нет.

А потом внизу, в озере появилось что-то светлое. Руки. Голова.

Полдевчонки в темном озере. Фырканье. Смех.

Я выдохнула и сжалась внутри.

Бея внизу расставила руки. Я видела черную воду и черное небо и как одно отражается в другом. Везде звезды и девичье тело в космосе.

Еще никогда, никогда я не знала никого, похожего на нее. Того, кто способен на такое. При этом я на нее жутко злилась. Как можно по собственной воле делать такие опасные вещи?

– Давай, прыгай тоже! – крикнула Бея вверх.

Тоже фраза для надписи на могиле.

– Нет! – крикнула я.

Она засмеялась, а потом вышла из воды. Я слышала это и видела, как далеко внизу светлое побежало через темноту. Она полезла вверх.

Я сидела как дура. Я не могла ползти ей навстречу. Не могла уйти. Этот дурацкий лес, дурацкое озеро, эта совершенно чокнутая Бея!

Если бы с ней что-то случилось, я бы стояла здесь, наверху, ждала бы, кричала, плакала. Потом побежала бы одна ночью по лесу и должна была бы всем сообщить, что произошло. Мне бы пришлось снова и снова рассказывать ее родителям, как она прыгнула вниз. Если бы она окончила свою жизнь здесь, она бы испоганила и мою. Но она-то была бы мертва. Почему ей это все настолько по барабану?!

Я услышала шелест рядом, в нескольких метрах от себя. Я побежала туда, легла на живот и свесила руки, чтобы ей помочь.

Она, смеясь, вскарабкалась вверх мимо моей спасительной руки, прохромала к своим вещам, стала одеваться.

Я глубоко вдохнула; наружу рвалась какая-то фраза. Множество фраз так и толкались во рту: ты дура, это было очень эгоистично, а что, собственно, у тебя с коленом?..

Бея говорила быстро и много:

– Нужно избавиться от машины, поджечь, не знаю, скинуть куда-нибудь. Мне всегда хотелось как-нибудь разбить машину. Но даже если мы избавимся от машины, собаки-то все равно у нас… – Она выпрямилась. – Черт, нам из этого не выпутаться. Я б могла сейчас еще разок прыгнуть, но колено просто убийственно болит. – Она громко засмеялась.

Сказала, что могла бы сейчас сожрать тигра. А потом еще десерт. Без ложки. Легла на спину и снова засмеялась.

– Ничто не мешает нам спуститься вниз, в деревню и сказать: вот и мы. Только тогда не надо было вообще прятаться. И убегать. И записываться в этот лагерь. И появляться на свет. – Она забарабанила ладонями по животу и запела: – Жопажопажопа…

– Что-то для меня это чуток слишком быстро.

– А для меня – слишком медленно. – Она странно на меня посмотрела, пожала плечами. – Не, правда, либо делать нормально, либо вообще не делать. И если уж начал, надо продолжать. Даже если в результате подохнешь. В смысле, когда все закончишь, конечно.

Я покачала головой.

Нет, я не была в нее влюблена. Или уже не была…

Идти назад было тяжело. Обратный путь казался намного длиннее. Мне не хотелось возвращаться к туннелю. Я бы лучше всю ночь провела в дороге. Бея могла бы отвезти меня к родителям на машине. Потом она одна могла бы ее поджечь или откуда-нибудь сбросить. Я бы пообещала ничего не говорить. Родителям бы тоже пришлось это пообещать. Для меня это все было уже слишком. Слишком. Слишком. «Я запуталась» – смехотворная отговорка. Уже было достаточно развилок, когда можно было обратно выпутаться.

У меня стоял комок в животе оттого, что историю про собак надо было держать при себе. Тайны плохо перевариваются. От них все урчит, а когда они наконец начинают расщепляться, этот процесс пожирает кусочек тебя самого, так что вокруг тайны появляется дыра. Скоро я буду вся в кратерах, как Лунный лес.

На следующее утро Бея отправилась на поиски Чероки.

– Ну, просто суперкруто, – сказала Иветта. – Потрясающий лидер. Просто берет и убегает. Сейчас, когда нас ищут. Кто знает, когда у них появится ее фото. Наверняка уже скоро. И кто знает, когда они найдут мою безумную сестрицу и что она еще отколет, – и бла-бла-бла…

Я сделала ее голос потише, а лес – погромче. Следила за монотонным пением птиц, как будто пытаясь различить мигающие точки в темноте. Старалась расслышать птичьи рулады, прежде чем они зазвучат. Старалась придумать смысл тому, как они сейчас будут звучать.

Стоило ослабить концентрацию, и я тут же снова слышала голос Иветты. Рика громко вдохнула, выдохнула и театрально рухнула на землю. Мы и так знали, что считает Иветта. Кто не контролирует свою собаку, тот не может быть хорошим руководителем.

Но чтобы руководить, нужно кое-что большее, чем послушная собака, возразили ей.

Бея не вернулась и вечером.

Стало смеркаться. Беи не было.

Начался дождь. Ни Беи, ни Чероки.

Наступила ночь. Мы пошли спать, но и на следующее утро ни Бея, ни Чероки не вернулись.

Аннушка сказала, что нужно идти ее искать.

– Ну конечно, – занудела Иветта. – Дурной пес убегает, дурная Бея – за ним, а теперь и все остальные… Отлично!

– Да, потому что все остальные тоже дурные, – сказала Рика, – но лучше быть дурным, чем…

Антония встала.

– Опять уходишь? – спросила Аннушка.

– Да, ухожу, но сообщив вам об этом. – Антония двинулась в лес и скоро скрылась из виду.

Ссора росла. Стала из зеленой желтой. Сделала лес совсем неуютным.

Я встала, взяла Кайтека и сказала, что иду собирать травы.

– Без тары, конечно! – сказала Иветта. – Да вы все сговорились!

– Это тебя не касается.

Я пошла не за Антонией, а в другую сторону. Разговаривать не хотелось. Если у нее в запасе еще один секрет, я просто не выдержу, начну осыпаться, как туннель старой шахты. Конечно, я отправилась не за травами. Такой травы, которая была способна мне помочь, не существовало. Можно просто пойти на станцию и поехать домой. Но потом я подумала: то, что я делаю, затрагивает и других девочек. Я не могу развалить нашу группу. Мы должны проголосовать, что делать дальше. Я вовсе не свободна.

Это, наверное, примерно как иметь детей, или работу, или мировоззрение, религию, машину. У меня было чувство, что с этого момента каждый шаг, который я делаю, делает меня тяжелее и медленнее. Нет свободы, кроме той, которую ты для себя выберешь, и она потом становится твоей тюрьмой.