— Урожай полностью ваш! — твердо сказал капитан. — Вы правы, что использовали землю и скот. Урожай ваш!

— Господин начальник. И еще хотим мы вам сказать, он нам грозит: говорит, что если мы не дадим ему всего, что он требует, он приедет со стражниками. Он говорит: теперь власть не «ваша», а «наша». Новое! Свое неразумение, свое требование, свою несправедливость помещик подтверждает и утверждает, ссылаясь на белую власть.

Немедленно пишется письмо помещику с требованием явиться к нему для дачи показаний по его делу с крестьянами.

— Передайте это письмо помещику. Повторяю, урожай ваш. Сообщайте мне, как будут у вас дела. Идите.

А ночью капитан с помощником обсуждали происшедший возмутительный случай. Мнение было одно: помещик подрывает дело Добрармии, и решение также едино: помещик должен сознаться в своей грубой ошибке по части угроз и требований и должен разрешить все вопросы с крестьянами полюбовно. Но если он будет настаивать на своем и позволит себе не считаться с местной властью, то не остановиться перед применением в отношении его мер, вплоть до изгнания из района. Помещик не явился, а уехал из поместья, подтвердив крестьянам свои требования и свои угрозы.

Жизнь в городе и уезде налаживалась, и все уверенней чувствовали себя в новой роли неожиданно ставшие гражданской властью марковцы маленькой роты. Они видели, что выполняют дело Добрармии на мирном поприще, но связанное с боевым тесно и крепко. Они видели не только уважение к себе и к их роте, но и вообще к Белому делу. Показателями тому были, во-первых, сообщения крестьян о красных, блуждающих по уезду, благодаря которым рота была гарантирована от внезапного нападения, и, во-вторых, неожиданное пополнение роты добровольцами из крестьян, бывших солдат. До 60 человек поступило их, не считая офицеров и юных добровольцев. Рота с 28 штыков возросла до 180.

11 дней простояла рота в Волчанске и уехала, не сдав никому свою гражданскую роль: в город и уезд еще никто из назначенных высшей властью администраторов не прибыл. Не прибыл даже постоянный комендант города. Жаль. А так хотелось передать власть и поделиться богатым опытом.

II. Конная сотня полка стояла в селе Черная Поляна. Комендантом от сотни был назначен молодой офицер. Веселый, общительный, справедливый и внимательный к крестьянам, он быстро завоевал их симпатии и доверие, что давало ему нравственное удовлетворение: ведь он представительствовал перед населением власть Добрармии.

Однажды к нему пришло несколько крестьян поговорить о своих делах. Оказывается, их очень беспокоил вопрос об урожае с земли помещика, которую они обрабатывали два года. Комендант, не задумываясь, ответил, что урожай, конечно, их. Ответ успокоил крестьян. Через несколько дней приехал помещик с управляющим и потребовал от крестьян значительную часть урожая в свою пользу. Крестьяне пошли к коменданту. Последний немедленно отправился к помещику, чтобы отстоять «интерес» крестьян. Перед собой он увидел кавалерийского офицера и старшего в чине. Разговор был коротким и официальным. Помещик заявил о своих правах и о том, что военному коменданту не дано право выяснять и разбирать дела между помещиком и крестьянами.

Казалось, что помещик был прав в обоих случаях, но это не успокоило ни коменданта, ни офицеров конной сотни, которым он рассказал о разговоре. Решено было, что комендант поедет в Белгород, доложит генералу Тимановскому и получит указания, как быть.

Генерал Тимановский ответил коротко и твердо:

— Передайте крестьянам, пусть режут свою капусту (земля была засажена капустой) и не обращают внимания на требования всяких там помещиков.

Переданный крестьянам ответ их успокоил, а помещик пришел в бешенство.

— Я доложу об этом куда следует! — заявил он.

Крестьяне, собрав урожай капусты, постановили часть его сдать в пользу Добрармии.

III. Район Корочи. Село взято с жестоким боем. Перепуганные крестьяне встретили «белых» марковцев сумрачно, но с радушием, может быть, в данном случае не столь искренним, сколько из желания как-нибудь умилостивить неизвестных им победителей красных. В селе марковская часть стояла несколько дней, и за это время жители убедились, что «белые» добрее красных: они ничего не требовали, а просили и за все даваемое расплачивались и деньгами, и всякими «трофеями»: куском материи, рубашкой, платком, иногда ботинками и пр., чем были набиты мешки красноармейцев. Жители охотно шли на такую мену. «Красные у нас брали, а ничего не давали», — признавались они. Холодок взаимоотношений, к радости марковцев, проходил. Установилось и взаимопонимание. Но вот вопрос одного старика сильно их озадачил и даже ошеломил.

— А правда ли, как говорили красные, мы за то, что засеяли землю помещика, должны сдать ему каждый третий сноп урожая?

Ответа марковцы не нашли; некоторые пытались, но ответы еще больше приводили их же в смущение и растерянность. Так бывало в моменты паники во время боев, но с той разницей, что в боях паника быстро проходила, так как находились способы ее остановить; в данном случае их не было. О «третьем снопе» никто ничего не знал. Было три выхода: или согласиться с заявлением большевиков, или опровергнуть, или, наконец, отговориться незнанием. Пришлось что-то лепетать о справедливом решении этого вопроса белой властью и даже говорить об Учредительном собрании, которое решит этот вопрос в пользу крестьян. Крестьяне что-то пробурчали и ушли.

Настроение резко понизилось; такого не бывало даже после серьезных боевых неудач. Поднялись споры: обязаны ли они отвечать на такие вопросы или нет? Коли отвечать, то как?

С этого дня марковцы заметили большое охлаждение отношений крестьян к ним; крестьяне стали молчаливы, задумчивы, мрачны… Нарвались даже на такое возражение:

— Да что там говорить? Вы, баре, нас не понимаете, а большевики понимают…

А одна шустрая крестьянка, хотя и была удовлетворена меной сала на платок и рубаху, добавила:

— Ешьте на здоровье, да не все. Приберегите часть смазывать пятки.

Такие высказывания больно хлестали по настроению марковцев, и без того снизившемуся из-за их неведения, их беспомощности, их безоружности в подобных случаях.

IV. Вернулся в полк из