Александровска после отпуска, связанного с особыми заданиями для полка, офицер. Соратники, конечно, засыпали вопросами. Ответы были весьма успокоительны и даже радостны. Банды махновцев? Но с ними будет покончено. Радовали рассказы об отсутствии «украинских» настроений, об исчезновении «щирых», о всеобщей радости по случаю освобождения и о том внимании, которое оказывалось ему, как представителю одной из известных частей Добрармии. Но офицер не скрыл того тупика, в который он попал в разговоре с инженерами.

— За что борется Добрармия?

— За Единую, Великую, Неделимую.

— Это общая фраза, ничего не говорящая, — возражали ему, — и большевики борются за это же. Но они в то же время разрешают так или иначе вопросы политические, социальные, экономические, чтобы улучшить жизнь народа. Так вот, как разрешает эти вопросы Добрармия?

Ответа от офицера не последовало. Он мог бы высказать свое мнение, но о мерах Добрармии он ничего не знал. Пришлось отговориться фразой правдивой и законной, но никого не удовлетворившей:

— Мы воюем, чтобы освободить Родину, а все остальное нас не касается. Армия вне политики!

Инженеры добродушно улыбнулись, и разговор перешел на другие темы.

V. Одна марковская рота заняла хутор дворов в пятьдесят. Хутор богатый. Бросилось в глаза обилие в нем гусей и вообще домашней птицы. Совершив фланговый переход в течение дня, имея столкновения с противником, утомленная, она ждала прибытия своей кухни. Впрочем, в некоторой степени голод утолили радушные хозяева хутора. Наутро к командиру роты приходят трое и возбужденными голосами, почти крича, говорят ему:

— Житья нет! Красные нас грабят, белые грабят…

— В чем дело?

— Да в том дело, что нас грабят. Житья нет.

Тон крестьян был такой, что давал повод просто выгнать их, но офицер сдержался. Выяснилось, что у одного украдены две курицы.

— Я произведу расследование и строго накажу грабителей. Идите!

Со злым ворчанием крестьяне ушли. Дознанием, проведенным сурово и твердо, удалось найти виновника, рядового солдата роты. Тогда были вызваны жалобщики и произошел такой разговор:

— В Добрармии грабежи и насилия строго караются. Пострадавший получит за кур деньги, сколько он потребует, а грабитель, вот этот солдат, сейчас же в вашем присутствии будет наказан. В Добрармии за грабеж полагается расстрел. Поручик Н., вызовите отделение!

Крестьяне были ошеломлены.

— Ваше благородие! Да за что его расстреливать?

— Да за грабеж.

— Ваше благородие, — выкрикивает один из крестьян и бросается на колени. — Простите его.

— За грабеж нет прощения.

Произошла драматическая сцена.

— Хорошо, — сказал, наконец, командир роты. — Не расстреляю, но наказание он должен понести. Всыпать ему 50 шомполов.

— Да за что?

— За кур.

— Ваше благородие. Да их у нас и счета нет. Прости его.

После мольб крестьян о прощении виновного, после извинений за грубый тон командир роты сказал:

— Ну хорошо. Но наказание виновный понести должен, и не просите больше о его прощении. Он будет стоять под ружьем на перекрестке хутора два раза в день, пока мы будем стоять здесь. Пусть все видят, что у нас наказывают строго.

Крестьяне успокоились, благодарили и отказались от возмещения убытков. А в центре хутора стал «под винтовку» провинившийся солдат.

Среди офицеров роты происшедший случай вызвал большие разговоры и споры. Не оспаривая решения командира, будучи удовлетворены результатом, некоторые все же находили, что командир роты проявил слабость. Тон жалобщиков считали «большевистским» и вызванным их сочувствием красным. Другие поражались, что, когда крестьян грабили красные, они, видимо, молчали, а тут им была показана слабость добровольцев. Поражались и «жадностью» крестьян — сотни кур и гусей у каждого, и такой «скандал».

Действительно, богатство крестьян было огромно. Помимо земли, дававшей здесь большой урожай, помимо скота, домашняя птица давала им большой доход: отправлялись не только в города, но и за границу живые гуси, яйца. Как бы то ни было, но вопрос с курами считался благополучно разрешенным. Но… через два часа последовало его продолжение.

— Господин капитан! К вам снова те же крестьяне, — доложили командиру роты.

Крестьяне вошли уже со снятыми шапками, тихо и почтительно. Один из них, староста хутора, сказал:

— Наши хуторяне просят рассказать им, что это за Белая армия и за что она идет?

Вопрос не удивил командира роты, он не нов. Условились, что часа через два крестьяне соберутся и… «мы поговорим».

Задача, взятая на себя командиром, оказалась чрезвычайно трудной. В самом деле: за что борется Добрармия? Было очевидно, что крестьян интересуют вопросы им близкие, для них жизненные: крестьянский и земельный. Но что он знал и что мог сказать по ним? Он знал нужды крестьян, так как сам происходил из крестьянского сословия, знал крестьянскую жизнь под Смоленском, знал жизнь братьев своего отца среди Муромских лесов Владимирской губернии. Там действительно была нужда, так как земля была неплодородная. Ну а здесь на черноземе и в богатстве во всем, что нужно для крестьян? А главное, что дает Добрармия? Что сказать, как удовлетворить крестьян?

Командир вызвал к себе нескольких офицеров, как ему казалось, более или менее сведущих в крестьянских делах, офицеров из крестьян, из студентов, народную учительницу — сестру роты, чтобы разобраться общими усилиями.

Первое заявление было таково:

— Это, в сущности, нас не касается, мы армия!

Другие возражали:

— Как не касается? Если нас спрашивают, то должны или не должны мы отвечать? Мы должны говорить это даже тогда, когда нас и не спрашивают. Мы боремся за освобождение народа от большевистской власти, следовательно, мы должны сказать, что ему даем.

Заспорили не по существу вопроса.

— Не ответить нельзя. Будем