отвечать. Но что отвечать? — прервав спор, спросил командир и предложил высказаться каждому.

Офицер, сын крестьянский, братья которого помогали отцу, а он кончил среднюю школу и был на 1-м курсе высшей, подходил к ответу с критикой и недоверием ко всем обещаниям коммунистов, но каковы обещания Добрармии, он сказать не мог. Другие развили теорию о богатых и бедных, о трудолюбивых и лентяях и пьяницах и, наконец, о хорошей и плохой земле и сделали вывод: большевикам верить нельзя, а Добрармии можно и должно, так как она несет покой и мирный труд. Третий, из студентов 3-го курса, развил теорию о коммунизме вообще, упоминал Маркса и Энгельса, говорил об эксплуататорах и эксплуатируемых… Он бы долго и много говорил, если бы его не прервал командир роты.

— Господа! Я прошу вас ближе к цели. Что говорить и что отвечать на вопросы крестьян и другие, могущие быть ими поставленными?

Все разводили руками.

— Сестра. Что вы можете сказать?

— Я жила среди казаков и иногородних. Последним нужна была земля. Здесь земля есть у каждого; живут богато. Крестьянам нужно, чтобы они были спокойны за свое достояние и могли бы свободно распоряжаться плодами своего труда. Ведь это и несет Добрармия.

Время шло, а вопрос оставался открытым. Лист бумаги, лежавший перед командиром роты, оказался лишь изрисованным и слегка исписанным малоценными мыслями.

Пришел староста и сказал, что «собрались». Командир пошел с пустой головой и с беспокойным сердцем: ведь от его предстоящей беседы зависело, быть или не быть крестьянам на стороне Добрармии. Собралось до 150 человек — старики, женщины и одиночки призывного возраста.

— Здравствуйте! Давайте сядем и поговорим…

Офицер был захвачен тем вниманием, с которым слушали его. Речь была проста. Помнилась фраза: «Я не считаю вас бедными. В вашем районе бедных нет. Они есть там, у Москвы. Да откровенно говоря, признаете ли вы себя бедными?» И далее говорил о том, что, конечно, крестьянам что-то нужно, но прежде всего то, что они имеют в данное время и чтобы они могли распоряжаться им, как желают, чтобы их не грабили и не обижали. «А для этого нужен порядок. Когда он был, а было это при Царе, вы богатели, приобретали, готовили для своего потомства». И закончил офицер свои слова такой фразой: «Вот этот порядок и несет Добрармия, порядок, который вам не дадут большевики».

Час с лишним говорил он.

— Ну, теперь спрашивайте меня.

Но вопросов не было, а один за другим они стали подтверждать сказанное, стали говорить о насилиях и грабежах красных, об их «ненасытных желудках», о несправедливости и их злобе. Рассказывали, что красные «угнали» их хлопцев. Это вызвало рыдания женщин и слезы отцов.

— Да если бы мы знали, за что идет Белая армия, то не ушли бы наши хлопцы к красным, а остались бы дома и поступили бы к белым.

Пожелав крестьянам полного благополучия, напутствуемый благодарностями, офицер ушел к себе, пробеседовав с крестьянами около двух часов. На перекрестке улиц стоял под винтовкой виновник всего происшедшего.

На сходке командир роты был один, и, когда он вернулся к себе, его ждали несколько офицеров, горевших желанием узнать о результатах. Но, выпив кружку молока, он извинился, просил дать ему отдохнуть некоторое время: он устал от огромного морального напряжения. Минут через 15–20 он вскочил и, собрав офицеров от каждого взвода, сказал им приблизительно следующее:

— Знаете ли вы, какую роль я невольно и неожиданно выполнил? Роль пропагандиста и агитатора, только не красного, а белого. И выполнил роль недурно. Я был понят крестьянами и, скажу, одержал большую победу. Ставлю ее не ниже тех побед, что одерживались нашей ротой. Она не была прямо проведенным прорывом Красной армии, но косвенно — безусловно. Что мне врезалось в память и что встретило полное сочувствие крестьян — я высказался о Царе, при котором мы все были взаимно любящими и доброжелательными друг к другу.

— Говорили ли вы об Учредительном собрании? — спросил один.

— К черту его. Я не говорил, и меня не спрашивали.

— Была ли речь о земле?

— Что-то говорилось немного, но больше о спокойной и свободной работе на земле.

— Говорили о помещиках?

От этого вопроса командира роты бросило в жар и дрожь.

— Слава богу, об этом ни слова. Может быть, потому, что здесь крестьяне не имеют соприкосновения с помещиками. Такой вопрос был бы убийственным для меня.

Наступил вечер. Как всегда, чины роты, поужинав, строились повзводно в своих районах на вечернюю поверку, получение приказаний на ночь и на молитву. А после этого все должностные лица шли с докладом к командиру. В конце обычного рапорта все командиры взводов неожиданно добавляли:

— Взвод отказался брать пищу из ротной кухни.

Оказалось, во всех домах накормили чинов роты до отвала курами во всех видах, яичницей и т. д., да еще с покорной просьбой: «Ешьте на здоровье!» — таково было неожиданное послесловие к «делу о грабеже кур».

Веселый и радостный смех охватил всех. Все переживали какой-то праздник в душе по случаю необычной победы.

На следующий день после утреннего рапорта взводный командир виновника всех происшествий просил снять с того наказание. «Уж и жалеют его бабы».

— Нет! Пусть постоит.

В роту записались три молодых хуторянина.

Так сама жизнь в процессе вооруженной борьбы ставила перед марковцами политические вопросы и требовала от них ответа, решений и показательных примеров. Так Белая идея, в которую они верили и за которую боролись, наталкивала их на необходимость всестороннего ее понимания. Белая идея требовала умения и знания, как применять ее ко всем областям жизни и ко всем слоям населения. Она побуждала: 1. Знать, за что бороться, 2. Как бороться и 3. Против кого бороться, то