– Не знаю, поможет это или нет, но пока ничем другим я тебе помочь не могу… Дверь я открыть не смог, но это и не нужно. Там завал. Я слышал, как эти между собой говорили. Ну, которые за нами приходили. Люди Калистрата. Зомби, но не тупые, как… некоторые. Они соображают. Они нас искали. Сказали, что за дверью ход завален. Зачем, не знаю, не говорили… Нормально по лестнице из этого бомбоубежища не выйти; можно только на семнадцатый объект уйти или на четырнадцатый. Только я не знаю, где это. А наобум в лабиринт я соваться пока боюсь. Тебя сначала в чувство привести надо…

Я понял, о каком лабиринте он говорил. Речь шла о подземных штольнях, из которых мы выбивали камень или вынимали обычный земляной грунт. Там действительно лабиринты ходов… Наверное. Ведь толком я ничего не знал. Мог только догадываться. Но не хотелось напрягать голову. Да и не было там ничего такого, что можно было бы напрячь. Сплошная пустота, заполненная вопросами без ответов…

– А как тебя в чувство привести, когда ты гнилой со всех сторон? Может, уже и не жилец… Я не знаю, сколько тебе наркоты давали, но думаю, много. Калистрат сказал, что ты долго не протянешь. Обычно с этим делом больше года живут, работы много делают, а тебя он убить хотел. Я слышал, он сказал, что тебя не надо жалеть. Даже не знаю, как ты выжил… Знаешь, я думаю тебе отдохнуть надо.

Валера снова одел меня, затем помог подняться и по коридору привел в помещение, где стояла кушетка, которая так мне понравилась. Сейчас здесь горел свет и было так уютно, что меня действительно потянуло в сон. Только вряд ли я смогу заснуть. Слишком сильно хотелось есть, чтобы заснуть.

– Я тут порядок навел, дизель починил, соляры две бочки, но лучше экономить. На складе вещи кое-какие, противогазы, дозиметры, книги, плакаты. А жратвы нет… Ничего, зато спирта сухого полно, я из него огонь делаю. Как насчет ужина из жареной крысы?

Я кивнул. Так хотелось есть, что даже сырая, с кровью крыса не казалась отвратительной; а тут жареная…

– Только ее сначала поймать надо. Я тут силки придумал, несколько штук уже поймал. Сейчас посмотрю, что там в них. А ты здесь побудь. Тебе поспать надо…

Валера подошел к стеклянному шкафу, достал оттуда какую-то ампулу, из стальной прямоугольной кастрюльки достал шприц, деловито заправил его. Смочил ватку спиртом.

– У нас тут полная стерильность, все как положено. Новокаин, правда, просроченный, и его совсем немного, но, как говорится, лучше что-то, чем ничего… Или не будем колоть? Все-таки просроченный… Но и промедол просроченный, а помог. И новокаин, может, боль снимет. И усыпит. Наверное. Ну так что, делать?

Я согласно кивнул. Мне очень хотелось избавиться от боли, и ради этого я был готов на все. А если просроченное лекарство загонит меня под гробовую доску, что ж, это не так уж и страшно.

Валера уложил меня на кушетку животом вниз, стащил штаны, сделал укол, одел, укрыл. Из комнаты он вышел, погасив за собой свет. А скоро погасло и мое сознание…

3

Мясо жареной крысы напоминало мне… мясо жареной крысы. Я знал, что в мире существует великое множество всевозможных блюд, но не помнил их вкус. Поэтому не знал, с чем сравнить мясо крысы. Да и зачем это нужно – что-то с чем-то сравнивать.

Я сидел на кушетке со связанными руками, а Валера скармливал мне кусочки жареного мяса, от аромата которого приятно кружилась голова.

– У французов лягушки деликатес, у китайцев – змея, у корейцев – собака…

Я кивнул, соглашаясь с ним.

– Ты это знаешь?

– Знаю.

– Откуда?

– Не помню.

– А меня помнишь?

– Нет.

– А Нину?

– Нет.

– И не помнишь, как мы пытались ее спасти?

– Нет.

– И сестру мою не знаешь?

– Нет.

– Нет, нет, нет… Что ты заладил, как автомат?

– Я ничего не помню…

– Плохо, Платон… Кстати, как тебя по-отчеству?

– Не знаю.

– Но ты же Платон?

– Ну, может быть…

Мне было все равно, кто я такой. Мне бы сейчас таблетку или хотя бы укол промедола, и больше ничего не нужно… Хреново без таблетки. Тоска без нее смертная. Лечь бы сейчас и умереть. Все равно жизнь никчемная. Валера говорит, что я сгнил – как снаружи, так и изнутри. Значит, мне совсем немного осталось.

– Промедол хочешь? – спросил парень, внимательно глядя мне в глаза.

– Хочу.

– А если нет ничего?

– Плохо.

– Что, плохо, и все?.. Или головой будешь об стенку биться?

– Не знаю… Зачем?

Действительно, зачем беситься, если этим ничего не изменишь. Лучше просто лечь и умереть… Это же хорошо, мне совсем недолго осталось.

– Что, и не ломает изнутри?

– Болит изнутри. Очень болит… Новокаин есть?

– Да, есть ампула…

– Сделаешь?

– Да, наверное… Только это ненадолго. Тебе в больницу надо.

– Мы в больнице.

– Нет, в настоящую больницу… Ты знаешь, что такое больница?

– Людей там лечат, – пожал я плечами.

– А сам ты там когда-нибудь был?

– Не знаю. Все равно…

– Все равно ему… Я головой своей рискую, чтобы тебя спасти, а ему все равно…

– Я же не просил.

– Тормоз ты, поэтому и не просил… Когда же ты растормозишься? – нервно спросил Валера.

– Зачем?

– М-да… Ладно, будем тебе память восстанавливать…

Из своей сумки он достал плеер, надел мне на голову наушники и нажал на «Пуск». Пронзительный пульсирующий визг врезался в мое сознание, и я инстинктивно попытался снять наушники, но Валера крепко держал мою голову, не позволяя склонить ее к плечу.

Я ревел, как простреленный насквозь медведь, брыкался, но парень снял наушники лишь после того, как ужасный звук перестал насиловать мой слух.

– Ну, вот и все, – сказал он, возвращая плеер обратно в сумку.

Его глаза с надеждой смотрели на меня. Похоже, он всерьез верил, что ко мне вернется память. Но я совершенно не чувствовал прозрения.

– Как тебя зовут?

– Платон.

– Уфф!.. Наконец-то!.. Как зовут меня?

– Валера.

– Отлично! – радостно просиял он. – Ты знаешь мою сестру?

– Нет.

– А Нину?

– Нет.

– Твою мать!

– На надо трогать мою мать! – грозно нахмурил я брови.

– Извини… А ты знаешь, как зовут твою мать? – встрепенулся парень.